Лабиринт (сборник)

Взрыв чувств.

Фейерверк впечатлений.

Адреналин, создающий праздник.

Дразнящее слово: «КАЗИНО»…

Но я абсолютно о другом: о жизни, о судьбе, об азарте. Об игре, которая становится жизнью. И как это принять? Как в себе определить сферу подсознательного? Где прочитать, в каких теориях Юнга или Фрейда? Где найти ответы – в сакральных откровениях Блаватской или в таинствах Каббалы? Непонятно, почему мы иногда подчиняемся не своей воле, а спонтанному импульсу какого-то чужого безумия? Кто пишет этот сценарий?

Blackout. На английском есть очень точный перевод этого состояния, когда ты больше чувствуешь, чем понимаешь, когда какая-то сила управляет тобой, твоими действиями, поступками и даже воля на какое-то мгновение оказывается в подчинении чего-то неосознанно-мистического. Наступает минутное затмение, помутнение рассудка и… ты во власти стихии, во власти переплетения тысяч случайных совпадений, которые ни упредить, ни отменить, ни предугадать. И эти случайности уже тебя ведут, ведут по кругу… Наверное, в таком состоянии совершаются самые страшные, роковые преступления, или взлетают на сверкающую звёздами, головокружительную высоту успеха и побеждают, присваивая себе заслуги, которые пишутся чьей-то талантливой рукой из того заоблачного далёка, имя которому ещё не придумало прагматичное и не слишком благодарное человечество.

Но не будем заниматься психоанализом, это – небезопасно. К чёрту магию и хиромантию! Боги за это мстят. Пусть останется всё как есть – тайна. Иногда без ответа, иногда в многоточии, или за скобками наших собственных доводов и вопросов, нашего изумления или отчаяния.

* * *

Сегодня вечером я приглашаю вас на чашку хорошо заваренного чая. Это будет настоящий, коллекционный английский “Ahmad Tea London”, он ведь такой потрясающий! Итак, я поставлю перед вами свой самый любимый кузнецовский сервиз, из той полузабытой, такой далёкой и давно покинутой страны, в которую ни разу не возвращалась. Помните – «Не возвращайтесь туда, где вам когда-то было хорошо»? И густой, тяжёлый, медового цвета чай будет согревать безупречный, прозрачный фарфор. В комнате будет очень тихо, и только мои сюжеты ненадолго нарушат нашу чайную гармонию.

А по совпадению слов, по созвучию звуков, по странной ассоциации мы забрели в дом Анны Тихо в самом центре Вечного города Иерусалима, в крошечном переулке между улицей Яффо и улицей Невиим, где такой тенистый европейский парк, где можно ещё найти бунинские «Тёмные аллеи» и прозрачные акварели русской художницы, приехавшей из блистательного Парижа начала прошлого века, когда ещё играли в тот высокий декаданс.

Она знала Шагала и Малевича, но не знала, что приехала навсегда в эту убогую жаркую Палестину и умрёт в бездетном одиночестве, оставив нам пленительный сад из прошлого века… и свои загадочные картины на стенах старого особняка, где всегда полумрак и нет посетителей. Здесь все располагает к умиротворению, но его нет в жизни, в жизни все не так…

Сквозь чайный фарфор, сквозь акварели Анны увидим:

Взрыв чувств.

Фейерверк впечатлений.

Адреналин, создающий праздник.

Дразнящее слово «КАЗИНО»…

И не думайте, что я о серьёзном. Ведь у нас Игра?

* * *

Мы летели уже несколько часов из Европы домой, в Израиль. В жестокой болтанке нашего перелёта только самые невероятные истории способны были увести от нависшего воздушного кошмара, когда наш лайнер трясло и ломало в белой молочной пене облаков и только по лицам стюардов (красавицы-стюардессы этот рейс не обслуживали) я пыталась определить градус опасности, нависшей над всеми нами, соединёнными волей случая на несколько часов в этом тесном, замкнутом, металлическом пространстве.

Ещё при посадке я выделила её из толпы. И, конечно, мы оказались рядом в этом ночном перелёте. Ей было очень, очень много лет, на вид 80+. Но вы бы видели эту леди, опрокидывающую все геронтологические понятия и стереотипы! Такие не стареют. Просто удачно мумифицируются, как Клеопатра – на века.

Она была высокой и очень худой, с подвижным пергаментным лицом, хищным носом, и горящими тёмно-вишнёвыми глазами. Я почему-то вспомнила стихи Маяковского о глазах Лили Брик:

Круглые да карие,
Горячие до гари…

А мне всегда хотелось сказать: горящие, испепеляющие, всё сжигающие на своём пути. Я суеверно боюсь таких глаз.

Но вернёмся к ней. Я вам её представлю. И не удивляйтесь: её тоже зовут Лили. Мне кажется, что она из тех времён, Маяковского и Бриков, из круга Лили и Эльзы. В дурмане терпких французских духов из того забытого «русского» Парижа… подруга Анны Тихо, умершей так много лет назад.

«Но так долго не живут…» – сказали бы мои студенты.

А что известно им, молодым?