Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Каждый язык в основе своей есть нечто транснациональное.

Г. Курциус

, 1862[189]

Переводы играют особенно важную роль при формировании общественно-политических понятий. Райнхарт Козеллек, один из «отцов-основателей» германской истории понятий, назвал переводы «коммутационными узлами в процессе формирования понятий», указав на общеевропейский контекст основных понятий — прежде всего философских и общественно-политических[190].

В переводах осуществляется трансфер дискурсов и понятий из одного контекста в другой. В ходе этого процесса сталкиваются зафиксированные в понятиях различные опыты, накопленные отдельными сообществами, свидетельством чему могут служить трудности при переводе: для ранней фазы рецепции новых понятий характерно многообразие устойчивых лексических вариантов их передачи. Понятия высвечивают специфический опыт, который при переносе в другие контексты может быть передан лишь условно и никогда — полностью. Зачастую в другом языке удается найти функциональный эквивалент не для понятия во всей его полноте, а только для отдельных составляющих его значения. Не любой опыт, артикулированный средствами языка и облеченный в понятие, может быть воспроизведен при переводе. Кроме того, принимающий язык при передаче переводного понятия своими средствами добавляет к нему еще и другие, специфические для этого языка значения. Уже давно Райнхарт Козеллек обратил внимание на проблему мнимых переводных эквивалентов в других языках[191]. Даже если мы имеем дело с общеупотребительными, стандартизированными переводами слов и выражений в различных языках, всегда следует помнить, что понятия в каждом языке выражают специфический опыт, что они имеют специфическую историю словоупотребления, которая отличается от одного языка к другому.

Особенно в фазе становления понятия имеются сильные воздействия извне, со стороны других языковых сообществ. В XVIII столетии в России сформировался литературный язык, охватывавший все функциональные сферы. Складывалась лексика для политики, философии, юриспруденции, историографии и других областей знания[192]. Необходимо было выработать стандартизированные варианты для перевода понятий. На проблемы, возникавшие при передаче нового содержания, указывают критические замечания современников, которым иногда переведенные слова не были понятны без знания оригинала[193]. Порой переводы приобретали функцию образцовых произведений словесности для того языка, на который произведение было переложено, а сама практика перевода способствовала тому, что переводчики лучше овладевали своим родным языком[194]. Но и наоборот, «худыя Переводчики, худыя Писатели, а паче всего Стихотворцы» могли приносить вред развитию языка, о чем предупреждал Александр Сумароков в 1787 году[195].

В петровскую эпоху переводчики нередко прилагали к текстам глоссарии. Так, например, к русскому изданию книги С. Пуфендорфа «De officio hominis et civis» был приложен «Реестр памятствующих речений, в книге сеи обретающихся»[196]. Списком трудных для понимания слов с толкованиями сопровождался и новый устав казенных учреждений — Генеральный регламент, изданный Петром I[197]. Такие двуязычные приложения к документам были призваны способствовать внедрению и усвоению новых понятий; они отражали дидактический характер эпохи Просвещения[198]. Во второй половине XVIII века глоссарии встречаются реже: переводчики вставляли объяснения прямо в тексты.

О трудностях, связанных с трансфером понятий из языка в язык, говорят свидетельства переводческой рефлексии, встречающиеся в предисловиях или примечаниях к переводным произведениям. Например, Дмитрий Иванович Языков, переложивший на русский язык «De l’Esprit des Lois» Монтескье, писал: «<…> установить ценз (a) который привел <…>», при этом сноска объясняла: «Я оставил это слово без перевода, потому что у нас нет ему равносильного»[199]. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, будущий директор Академии наук, в «Письме к другу», к которому она приложила перевод, рассуждала о красоте русского языка, но отмечала, что он «в сем роде сочинений нов». Со своим переводом она связывала надежду на то, что, «может быть, из моих сограждан, не умеющий других языков, кто его прочтет и получит понятия, коих он до него не имел»[200]. Переводы и совершавшийся благодаря им переход понятий из одного контекста в другой запускали в языке перевода такие процессы, как, например, заимствование значений из других дискурсов, расширение значений слов, образование неологизмов и дифференциация понятийного аппарата.