Порой понятия передаются в ином, отличном от изначального, лексическом поле, если переводчик употребляет функциональные эквиваленты понятий в целевом языке. Другими словами, для того чтобы сделать понятным содержание переводимого текста, переводчик использует не общеупотребительный эквивалент, но такое слово, которое в языке перевода лучше передает значение исходного понятия. При этом некоторые значения вполне могут исчезнуть или редуцироваться. Таким образом, в целевой язык при переводе привносятся новые смысловые содержания понятий или даже новые понятия.
Типичными приемами при передаче новых для русского языка концептов были двусоставные выражения, такие как «димократия или народное правление»[201]
, или сопровождение перевода оригинальным термином в скобках: «подлинность (Certitude)»[202]. Если один и тот же термин постоянно передавался в переводах одним и тем же русским словом, это могло способствовать стандартизации этого термина в русском языке[203]. При содействии таких учреждений, как «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг»[204], которое финансировало и публиковало переводы, в России вышло большое количество переводных изданий, и они сыграли огромную роль в формировании и стандартизации лексики для русского языка.Эффект, который имело то или иное переводное произведение, зависел от интерпретации переводчиком смысла переводимого текста. Иногда переводчики заменяли одни концепты другими, более распространенными и понятными русскому читателю понятиями. Например, И. Г. Туманский в своем переводе статьи «Олигархия» из Энциклопедии Дидро и Д’ Аламбера выражение «Leur amour pour la liberté» [их любовь к свободе] перевел как «любовь к отечеству», перенеся тем самым все рассуждение энциклопедистов в новый контекст[205]
.В данной статье процесс поиска переводов в русском языке будет проанализирован на примере понятий «народ» и «нация» с целью выяснить, какими лексическими средствами эти концепты передавались по-русски в переводах, выполненных во второй половине XVIII столетия. Понятия «народ» и «нация» показывают, как группы пытаются описать себя как единства и отграничить себя от других. Они объясняют, откуда взялось воображаемое сообщество и как будет выглядеть его будущее, проецируя в будущее историю языковой и этнической группы, либо конструируя идеальное представление о сообществе граждан[206]
. Этими концептами конструировался коллективный субъект, которому приписывались определенные свойства и характер. Эти понятия формировались и дифференцировались начиная с XVIII века. Их значения включали в себя как политические, социальные, культурные, так и этнические аспекты[207]. В понятийном и лексическом поле слов «народ» и «нация» тексты из других языковых ареалов и их переводы играют особую роль, ведь речь идет об общих, фундаментальных понятиях, которые, будучи применены к «своему» народу, тесно связаны с процессами формирования идентичности[208]. Эти понятия описывают идеальные совокупности и большие группы, присутствовавшие в общественной мысли и действовавшие тем самым как важнейшие строительные элементы общественно-политического словарного запаса. Эти лексические и понятийные поля особенно часто фигурировали в следующих контекстах: в языке правительства — как при описании отношений между народом данного государства и его правителем, так и при описании отдельных народностей, подвластных монарху; в рамках кодификационных проектов; в сочинениях, посвященных национальному характеру, социальной структуре населения, его воспитанию, а также планомерному заселению пустующих земель.Во всех вышеназванных дискурсах происходили перевод и рецепция иностранных текстов. Словоупотребление и перевод ориентировались на нормы, закрепленные в словарях, — например, на определение, данное в Словаре Академии Российской[209]
, и варианты перевода, приведенные в многоязычных словарях, которые в большом числе выпускались в XVIII столетии[210].В фокусе статьи — переводы с французского и немецкого языков. Английские или итальянские тексты нередко переводились на русский с французских переводов, что наглядно демонстрирует функцию французского языка как посредника в XVIII веке. В данной статье главный вопрос, на который предстоит получить ответ, сформулирован так: как слова