Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

<…> но в наши времена целыя общества лишены для слова отечества всех нужных чувствований, и любовь к нему осталась еще несколько в Монархиях, а во многих уже Республиках включена в число предрассуждений[261].

Переводчик первой части «Institutions politiques» барона Бильфельда, князь Ф. Я. Шаховской, использовал слово «нация» как иноязычный синоним слова «народ» и переводил выражение «polir la nation» попеременно то как «просвещение народа», то как «просвещение нации»:

S’il y a un établissement qui serve à polir une Nation en lui donnant du gout pour toutes sortes d’ Ouvrages, c’est celui des Académies de Peinture, de Sculpture, de Gravure, etc.

Из всех учреждений, служащих к просвещению народа и к ощищению вкуса ко всем знаниям, Академии живописи, резьбы, гридирования и сему подобных художеств, есть полезнейшие[262].

L’ Etablissement de quelques belles Imprimeries sert encore à polir une Nation & à lui donner du relief chez les autres.

Учреждение нескольких хороших типографий, так же весьма много служит к просвещению нации и к прославлению оной между другими[263].

Во второй части, переведенной Барсовым, слово «нация» встречалось только в составе заимствованных выражений, таких как «всему корпусу нации» (так переведено «au Corps de la Nation»)[264].

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ СЛОВА «НАРОД»

С XVII — начала XVIII века для слов peuple во французском и Volk в немецком стало доминировать социологическое значение[265]. Наряду с «населением государства» (Staatsvolk) и «общностью людей, объединенных происхождением и языком» (Abstammungs- und Sprachgemeinschaft), слова Volk и peuple теперь зачастую стали обозначать только низшие слои или использовались для описания социальных групп, отличных от высших слоев. В эпоху Просвещения критерием, по которому одни группы населения отличались от других, стало образование: Volk сделался объектом наставления и педагогики.

В XVIII веке и в русском языке на первый план вышел семантический аспект значения «множество людей», имеющийся у слова «народ»[266]. А. А. Алексеев пишет о семантическом «снижении» слова «народ», которое впервые встречается в переводах, как, например, во «Введении в гисторию Европейскую» Пуфендорфа 1718 года, где словом «народ» передавались как слово populus, так и plebs[267]. Эта семантика развивалась в тесном взаимодействии с французским и немецким языками. В русском — в отличие от немецкого Volk и французского peuple — слово «народ» изначально не означало «чернь»[268].

Для отграничения определенных групп от совокупности всех в XVIII веке к слову «народ» стали добавляться эпитеты «простой» или «подлый»[269]. «Простой народ» конструировался государственными и церковными институтами как объект воспитания, а тема образования и культуры/цивилизованности стала различительным социологическим критерием[270]. Выражение «простой народ» манифестировало культурное превосходство элиты, разработавшей словарь для описания общества, причем в качестве критерия различения в нем использовались просвещение и сфера занятий[271]. В книге «О должностях гражданина и человека», изданной для народных школ в 1787 году, развивалась мысль о том, что «простый народ», то есть крестьяне и ремесленники, через послушание и любовь к труду, как и все другие «состояния», тоже могут проявить «любовь к отечеству»[272].

Параллельно этому усилению социологического значения слова «народ» и расширению лексического поля, включившего в себя обозначение низших слоев с помощью особых форм или эпитетов, формировались понятия, которые описывали лучшее по уровню образования «общество» или «публику»[273]. Они функционировали посредством отграничения от «народа» и «стали характеризоваться явлением антиномии»[274].