Лабрадор Трисон покоряет Голливуд

– Понимаешь, если бы я не отпустил тебя, то поступил бы как эгоист. А я не хочу думать только о себе. Такой шанс выпадает далеко не каждому человеку – и только раз в жизни. Сам бог решил, что так должно быть. Я не могу позволить тебе упустить его. Ты столько полезного и доброго сделал в своей жизни, теперь ты заслужил лучшей работы, чем поиск бандитов, воров и хулиганов. Лети, снимайся в кино, покоряй Голливуд и знай, что мы тебя ждём.

И как теперь плохо сыграть? Придётся разбиться в лепёшку, но выполнить свою актёрскую работу на отлично.

Его слова растрогали меня до глубины души. Если бы мог, я бы непременно расплакался. Хорошо людям, они могут выплёскивать свои эмоции с помощью слёз и смеха. Животные лишены даже этого. Я вот всё думаю: за какие такие грехи, в чём мы провинились перед Создателем? Сколько я смотрел передач по телевизору – и ни в одной из них не нашёл ответа на свой вопрос. Может, кто-то из вас, дорогие мои читатели, сумеет ответить на него? Нет, конечно, мы тоже умеем плакать, только, в отличие от человека, чтобы очистить глаза от пыли. А эмоции мы проявляем иначе. Мы воем, поджимаем хвосты и уши. Но вы даже представить не можете, как мне иногда хочется разразиться рыданиями или посмеяться от души, пообщаться с кем-нибудь на одном языке, чтобы меня понимали. Зато у меня есть вы. Только с вами я могу поговорить о наболевшем, рассказать вам о своих переживаниях, смело поделиться мыслями и не бояться осуждения. Пользуясь случаем, хочу сказать спасибо вам за то, что слушаете мой собачий вздор.

Уснул я, когда сквозь занавески просочился робкий рассвет, освещая розовым лучами стены комнаты. Потом наступило утро, мы позавтракали всей семьёй и засобирались на прогулку. Я не поверил своим глазам, когда увидел, как Елисеев надевает джинсы и толстовку, намереваясь идти с нами. Что это с ним случилось? Может, какая муха укусила или мысль о предстоящей разлуке со мной так подействовала на него?

Гуляли мы недолго. Марсель только вошёл во вкус, гоняясь по лужайке парка за летающей тарелкой (а носиться за ней он мог бесконечно, пока не рухнет с лап), когда Александра скомандовала:

– Марсик, неси тарелку, идём домой. Скоро Кристофер приедет.

Француз подбежал к ней, но расставаться с любимой игрушкой ему явно не хотелось, он намертво вцепился в неё зубами.

– Отдай. – Шура ухватилась за края тарелки. Голова Марселя моталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы, когда хозяйка пыталась вырвать тарелку из зубов.

Александра – мудрая женщина, она знала действенный метод, как отобрать игрушку у Марсианина. Она оставила в покое тарелку и с вызовом подбоченилась.

– Не хочешь отдавать? – спросила Шура. – Хорошо, не надо. Больно нужна мне твоя игрушка. Вот и ешь её на обед.

Челюсть Марселя тут же разомкнулась, и тарелка упала на газон.

– Да нет уж, дорогой мой, будь добр отдать мне в руки, – приказала Шура.

Собачонок тяжело вздохнул, но повиновался. Уж больно ему не хотелось грызть пластмассовый летательный аппарат на обед. Наблюдая за воспитательным процессом, Елисеев катался со смеху.

– Шура, да тебе впору свою кинологическую школу открывать, – сказал он. – Ты любого четвероногого оболтуса убедишь подчиниться тебе.

Мы уже подходили к дому, и я увидел, как во двор свернула чёрная машина. Сердце вздрогнуло. Я сразу понял: это за мной. Вот и пришла пора расставаться с родными. Когда я снова вернусь сюда и вернусь ли вообще – одному богу известно. А то упекут в Голливуд лет на десять без права переписки – и поминай как звали.

Автомобиль ожидал нас напротив подъезда. Увидев нашу компанию, из него вышел улыбающийся Кристофер. Глядя на его счастливую физиономию, я вдруг задался вопросом: бывают в его жизни такие моменты, когда ему не хочется улыбаться?

– Привет, друзья, – сказал он.

В этот раз Кристофер вырядился ещё более странно. Даже не знаю, с кем сравнить. Чёрные спортивные брюки с белыми полосками по бокам висели на нём как на клоуне в цирке. Они явно были на пару размеров больше положенного. Складывалось впечатление, будто штаны держатся на честном слове, ещё немного – и они свалятся с него. Из-под них выглядывали носки кислотно-зелёных кроссовок. Под джинсовую куртку, такую же древнюю, как и кожаная, что была на нём накануне, он надел растянутую серую майку. На шее висела куча всяких цепочек с медальонами, а на голове была та же чёрная шапка. Глядя на него, я понял: может, он все деньги потратил на самолёт да на домработницу, а на одежду ничего не осталось? Интересно, у него хоть на пропитание есть средства? А то ещё, чего доброго, придётся на паперти стоять в том Голливуде.