Лабух

— Вместе со мной.

Крабич вылупился на меня.

— Ты что, охренел!?.

Иной реакции от него я и не ожидал, но рядом был брат–мильтон, сказавший рассудительно:

— О Красевиче я слышал от своих… Из него нового министра нашего мастерить собираются. И если он возьмется…

— Министра? — переспросил я. — Внутренних дел?..

— А что нам до внешних… — выпил Сергей. — И тут же проявил собственный интерес. — Вы как Красевича знаете?..

«Как лох» — едва не ответил я брату–мильтону. Поскольку все еще думал, что как раз Красевич лох, если соглашается идти на выборы ради провокации, а значит, под раздачу…

Не в депутаты его на выборы запускают, а в министры. Только не сразу, потому что — кто Красевич?..

Никто. Пешка.

Можно, конечно, и никого министром назначить, такое бывало, но не очень смотрелось… Кто? Откуда? Почему?.. Поэтому лучше в фигуры пешку провести — и шум–гам выборный, да еще со скандалом, для этого самое то…

Заодно с провокацией.

Не все чушь, что чушью кажется… И, тем не менее, иной у Панка интерес какой–то, не этот — что ему до Красевича? Гэбисту до мента…

— Как вас, знаю, — ответил я Сергею, чтоб он сильнее старался свести меня с Потапейко, и тут до меня еще одно дошло: а зачем стараться?.. Что это даст, если над Потапейко начальствовать Красевич станет?.. Ничего не даст. Потапейко сделает не то, на что настарается Сергей, или кто угодно, а то, что прикажет Красевич.

— Как я знает, — гадливо скривился Крабич. — А уговаривает…

Я видел, что уговорить Крабича почти невозможно, но и отступиться не мог… Борец Крабич был мне нужен, с ним в паре — это не одному, он заслонит меня, прикроет… Одним вопросом: «А почему Крабич на сцене?» — прикроет.

— Я не предлагаю тебе агитировать за Красевича, — сказал я как можно безразличней. — Будет концерт, выйдешь, стихи прочитаешь, как сто раз читал, и все. Что здесь такого?..

Крабич наклонился ко мне, дохнул луком.

— Ты кого за дурачка держишь?.. И думать не думай, чтобы я в говно вступил! Даже за золото.

— Он подумает, — сказал брат–мильтон.

Алесь фыркнул.

— Ага… Может, ты за меня думать будешь?

— Что и делаю! — пристукнул брат кулаком по столу. — Вот же в семье нашей выродок!.. Голову человеку проломил — и хоть бы раз к нему в больницу зашел!

Не раз, видно, они об этом говорили… Я поддакнул брату.

— В самом деле… Бананы бы занес.

— Жид не обезьяна, — сказал Крабич.

То же самое Ростик говорил. Близки они в чем–то, жиды с националистами…

Крабич спросил все же:

— Как там Ростик?..

— Выкарабкивается… Я ведь объясняю тебе, что не в Ростике проблема. Неужто не понимаешь?

— Понял бы, если бы в нем проблема была. А так он скажет, если даже до суда дойдет, что без претензий — и все. И зачем мне говно банановое есть?.. Чтоб с тобой на пару? Чтоб ты не один ел?..

Крабич не дурак, угадал — и я не стерпел, сорвался.

— Ты чуть не убил Ростика! Ни за что, из–за дурости своей, из–за мозгов отпитых! Человека, который нянькался с тобой, спускал тебе все: как же, Крабич гений! А где ты гений? В хате при брате? Ты подумал хоть раз, на фиг ты Ростику сдался? А я с Ростиком не просто дружу, я вместе с ним на жизнь зарабатываю! И как уговорил его не писать заявление, так могу и отговорить!..

Докрикивая, я жалел уже, что кричу… Крабич лишь убедился по моему крику, что уел меня, и протянул насмешливо:

— А-а… Ну, отговори…

— Зря вы так, у вас ведь дружба давнишняя… — сразу насторожившись, встал на сторону брата–поэта брат–мильтон. — Я же сказал: он подумает…

— Ты сказал — не я сказал! — отрезал Крабич. — Давай шахматы расставляй, втроем в шахматы не играют…

Меня выставляли с давнишней дружбой, как Лидию Павловну с пыльным фикусом.

— Свинья ты, Алесь Александрович… — поднялся я, не ожидая, пока пальцем на дверь укажут, на что Крабич сказал тихо, будто самому себе:

— Свинья — не сука.

— А я, значит, сука?.. — зашипела из тайной норы, из того, что было скрыто, недосказано, выползла из темноты, блуждавшей меж нами, закрутилась на пыльном фикусе змея обиды. — Мы столько лет вместе… мы дружили… пили, гуляли, песни писали… я из грязи, из блевотины тебя вытаскивал — и сука?.. И сейчас пришел вытащить — и сука?..

Наверное, они оба заметили, как змея мне горло сдушила…

— Пришел и иди себе, если не пьешь… — походил хоть и не назад, но и не вперед, в сторону сделал ход Крабич. — Знаешь ведь, что не терплю я, когда пью, а рядом рожи трезвые!.. Так и кажется, что или менты, или провокаторы.

Тут он снова угадал — причем, про нас обоих — и змея за хвост сама себя укусила. Мне сдавило, ломануло виски…

— Где ты видел трезвых ментов?.. — спросил брат–мильтон. Он уже не знал, что сказать, чтобы мы вконец не разругались.

— Вытаскивая, вытаскивай… — подался еще чуть в сторону Крабич. — А шипеть на змеелова без толку.

Брат встал.

— Может, воды?..

Водки давно уже налил бы…

— Что с тобой?.. — заволновался Крабич. — Да садись ты, сиди, хрен с ним со всем и с ними всеми…

Я вдохнул поглубже, выдохнул — малость отпустило… На какой–то момент показалось, будто голова вскипела, а тело застыло в ледышку. Непросто сукой быть…