Лабух

Я едва сдержался, чтобы все не рассказать… После близости с женщиной такое бывает — вдруг, зарывшись в нее, почувствуешь себя слитным с ней, и неодолимо потянет тебя, как дым в трубу: открыться, довериться… Только мне и в этом доставало опыта, и ни разу не бывало так, чтобы, открывшись, доверившись, я не пожалел потом, что не сдержался.

С той же Ниной… Я рассказал ей — как раз после близости — об Анне Возвышенской, которой не видел… О слепоте любви, о высоте, полете — про все, даже про шарфик сказал. Я раскрывался, чтобы доказать Нине, что во всем перед нею искренен, душой, как и телом, наг — и нет у меня тайн от нее… Пытался объяснить, что все то, что открылось мне с Анной, теперь нашлось в ней, в Нине… Что оно как бы по небу пролетело и перекинулось на нее…

Шарфик Нина выкинула, а меня достала… По сути, с этого и начался наш путь к разводу.

— Ты хочешь помочь мне, Зоя?

— Я всем нам помочь хочу. Тебе, Ли — Ли, себе…

Ну, если так Ли — Ли помогать…

— Найди Лидию Павловну. Под Москвой есть Дом ветеранов сцены, она там должна быть. Узнай, где это, и найди.

— Больше ничего?

— А что еще?.. Из–за чего–то же она боялась, что в доме пистолет найдут. Из–за чего?

Зоя приподняла брови, словно удивившись, что я до сих пор не понял, из–за чего?..

— Об этом я и хотела вместе с тобой подумать.

— И что мы надумаем?.. И зачем нам думать, если она сказать может?

— Могла бы, так сказала бы, не сбежала…

Тоже правда.

— Я в ловушке, Зоя… Не знаю, как выскочить. Единственный выход — найти того, кто убил Игоря Львовича. Никто, кроме меня, искать не станет.

Зоя все еще смотрела на меня, словно чему–то во мне удивляясь и размышляя, говорить ли теперь то, что собиралась сказать. Осторожно наклонив чашку с кофе так, что капля из чашки в блюдце капнула, спросила:

— А к кому ты меня посылаешь?..

Она спросила — и я понял, о чем она спросила, и Зоя не остановилась:

— Лидия Павловна убила.

А я за умницу ее держал…

— Терпением переполнилась, последняя капля… кап — и не выдержала.

Лидия Павловна верхушку фикуса срезать не могла — фикусу больно…

— Я полжизни знаю ее, Зоя! Она ночевала у меня, мы спали в одной постели с Дартаньяном! Игорь Львович — ее единственный сын, каким бы он ни был — единственный! А ты кофе в блюдечко капаешь: Лидия Павловна убила!

— Ты и с Лидией Павловной?.. — изумленно и, если мне не показалось, даже ревниво взглянула Зоя…

Нет, правду д'Артаньяну сказал Атос.

— Ты сделаешь то, о чем я тебя прошу?..

Зоя вытерла пальцем каплю на блюдце и облизала палец.

— Сделаю… А Дартаньяна куда?

— Дартаньяна я посмотрю.

— И пистолет посмотришь?

— Зоя…

— Что Зоя?..

— Я спрячу…

— Зачем она его прятала?

— Не знаю. Для того и прошу тебя поехать, чтобы узнать.

— А сам?

— Что сам?

— Поехать…

— Сам не могу.

— Почему?

— У меня дела.

— Какие?

— Разные. Разных дел по самое горло!

— Ты чего кричишь?

— Кто кричит? Я кричу? Я не кричу!

— Кричишь! — Зоя вскочила, опрокинула чашку с недопитым кофе и, забрызгав платье, снова села. — Поцелуй меня…

У нее раздувались ноздри, она покусывала губы… То, чего ждала Зоя полжизни, теперь приходило, возвращалось к ней едва ли не каждые полчаса… Если так и дальше пойдет — мне недолго жить. Можно не волноваться о будущем.

— Только не кусайся… — поцеловал я ее.

— Не сюда… Хочу не здесь… Там хочу…

Отодвинув стол, я встал перед ней на колени, слизнул капельки кофе с платья, раздвинул и поднял, закинул на плечи не такие длинные, как у Ли — Ли, но более тонкие в лодыжках и покруглее, пополнее повыше, что называется бутылочкой, ноги — и поцеловал Зою там, где она хотела…

Она кончила сразу, как только я, поводя и покручивая языком в аккуратненько вылепленных, чуть припухлых губах ее вульвы, проскользил, проплыл снизу вверх во всей ее атласной глубине и, вынырнув, прикоснулся, приласкался к розовой, пульсирующей жемчужине — маленькой Этне, которую сам разбудил…

— Только не убей Дартаньяна, — сказала Зоя в прихожей, где Дартаньян завертелся у ее ног. — Он у Лидии Павловны единственный.

Циничной прикидывается — зачем?.. Этого добра во мне самом хватает.

— Он не Максим…

— И ты не Максим… — Зоя зарозовелась, вся розовой жемчужиной стала. — Извини.

Ли — Ли бы не порозовела…

Зоя копалась в сумочке, осматривалась в прихожей, делая вид, будто что–то ищет и не находит… Она и поцелованная ехать не хочет?

— Ты не хочешь ехать, Зоя?

— Не хочу, но поеду. А ты Ли — Ли найди…

Мы зашли в квартиру Рутнянских, я едва смог заставить себя порог переступить — так мертво пахло в квартире. Зоя переоделась в дорогу, как раз вечерние поезда на Москву начинали отправляться, а я в комнате Игоря Львовича спрятал пистолет. Только здесь ему быть — и ни в каком другом месте. И найти его должны, если искать будут, только здесь.

Посадив на поезд Зою, чмокнувшую меня на прощанье: «Ты смотри, Ли — Ли найди, возле нее чеченец какой–то крутится, на машине подвозит…» — я двинул пешком вдоль железной дороги на Грушевку. Идти от вокзала до Грушевки, чтобы переговорить с Крабичем, было недалеко.

Какой еще чеченец?.. Поль возле нее крутится… Хотя возле Ли — Ли кто угодно крутиться может.