Лабух

Я и не сообразил сразу, о чем она… Историю эту я никогда и никому не рассказывал, ее только так и можно было рассказать — ночью, в закрытую дверь, за которой откликается кто–то, как эхо, которое загаснет в глухих стенах, пропадет — и будто ничего и не было. Здесь, на этой темной лестничной площадке, я вдруг, как после интимной близости, раскрылся, неизвестно кому поведав то, о чем на светлых площадках и мельком не вспоминал, старался не вспоминать, чтобы забыть, и оно забылось, замглилось, не припоминалось, пока не всплыло из мглы забытья в казенно обставленной квартире, куда позвал меня Красевич. Все то время, которое проговорил я с подполковником Панком, я смотрел на него и видел в нем командира разведчиков, ставшего подполковником Юрку Жаворонка — в чем–то они даже внешне были похожи. И меня крючком подцепил и уже не отпускал вопрос, с которого я, как ни бил хвостом, не мог сорваться, который раньше, вороша свои детские и юношеские грехи, я и вопросом не считал, потому что все случившееся представлялось мне столь же случайным, как сам случай:

«Почему он из всех меня выбрал?..»

Потому что я блядь. Не блядун, а блядь. А для блядских дел блядей и выбирают.

Их было еще десять… Таких же пострелят, как и я… Больших и меньших, посильнее и послабее… Одинаковых, равных… Но выбрал он меня… И если Юрка Жаворонок — случай, так кто тогда Шигуцкий?.. Красевич?.. Подполковник Панок?..

— Просунь свою трубочку…

— Коньяк кончился.

— А… Ну, не надо…

— Водку будешь? Или вино?..

— Водку…

Она снова ушла вглубь квартиры и долго не возвращалась. Должно быть, раздумывала там: возвращаться или нет?.. Я даже загадал: вернется, не вернется?… На ее месте я бы не возвращался.

Она вернулась с вином.

— Он выпивает, возвращаясь… А водки всего полбутылки. Подумает, что я выпила…

— А про вино не подумает?..

— Нет… Вино для него не выпивка.

Для кого оно выпивка — вино? Крабич его попросту выливает. Хоть наше, хоть французское, хоть чье… «Он (не помню, кто) проглотил шамбетрен Кло–де–Без, как пиво, протянул бокал за добавкой, и я налил, радуясь, что это не ришебур…» Песня…

— Ты что там молчишь?..

— Смакую… Вкусное вино…

— Смакуют не стаканами…

— Неужели стакан выцедил?..

— С верхом… Расскажи еще что–нибудь…

— Тебе не хватило?..

— А что ты рассказал?.. Детскую какую–то историю… Может, еще и переживаешь?..

— Правду сказать?

— У нас ночь правды…

Вот уже что–то и появилось у нас…

— Переживаю…

— Тогда зачем рассказывал? Или ты пьяница–мазохист?..

— Нет. Я не пьяница и не мазохист.

— А кто ты?..

— Ты ведь сама сказала, кто…

— Ничего я о тебе не говорила. Что я про тебя знаю?.. Я о себе сказала.

Что–то упало у нее — мягко на пол шлепнулось, и она протянула по–детски обиженно:

— Ну-у во–о–т…

— Трагедия?..

— Бутербро–о–д… С икрой паюсной… Я ее ложками ем, так люблю, а тут последнее намазала — и шлеп…

— Верхом вниз?..

— А то как… У блядей все так…

— Что ты на себя наговариваешь?.. Какая ты блядь?.. Ты мужу хоть раз изменила?..

— Ни разу… Не случилось…

— Ну-у во–о–т… А туда же, в бляди… Заслуги какие–то надо иметь…

— Как у тебя?..

— Моего тебе не заслужить…

— И теперь ты командир?..

Не лишь бы какая девица… Проще, чем Ли — Ли, чем Камила, но и не простая… Да, простеньких по нынешним временам — поискать…

— Больше, чем командир… Секс–генералиссимус…

— Кто–кто?..

— Дочь моя считает, что я верховный сексуальный наставник… Секс–гуру…

— У тебя и дочь есть?..

— И сын… Ему шестнадцать…

— А ей сколько?.. Или хочешь, угадаю?..

— Уже угадала…

— Двадцать?..

— Двадцать.

— Обставился ты… А как это дочь может считать, что ты секс–гуру?..

— По китайской философии…

— При чем тут философия?.. Ты ведь не спишь с ней?.. Хотя я и про такое что–то слышала…

Я также слышал про что–то такое… Вино смешивалось во мне с коньяком, подвеселивало, избавляло от боли в висках и от всего отрешало, и уже мелочной, смешной казалась только что рассказанная, и впрямь детская, история — нашел что рассказывать, что это вдруг меня потянуло? — и молодой, интимно приглушенный женский голос, само присутствие женщины, пусть за дверью, но такой тонкой, что слышно дыхание, плавно покачивая, уносили меня к тому, для чего я, может быть — пускай даже блядью! — и на площадке этой лестничной, ночной, темной, и в беспросветном, блядском свете этом появился, и для чего, не разыскивая — судьбой, случаем — нашел Ли — Ли, только о Ли — Ли больше ни слова, не нужно больше о Ли — Ли…

— Это я так, ни при чем… Придумала — и считает… Ты ведь придумала о себе, что ты блядь, хоть ни разу мужу не изменила…

— О себе — не о ком–то… И я не придумала, я себя чувствую такой из–за него… Понимаешь?

Мне уже не очень хотелось что–либо понимать…

— И давно ты с ним?..

— Три года… Как только школу закончила…

— Целкой?..

Я думал, она повременит с ответом, но она сразу спросила:

— Это важно?

— Для меня нет…

— А для него это важнее всего было!.. Целкой. Если бы знала, я бы сама ее сломала…

— Что знала?..