Лабух

Высоченный, громадный человек в черном, широченном — по края земли — плаще шел, поспешая, по болоту, у него расшнуровались ботинки, Ли — Ли сказала: «Надо завязать, а то наступил и в болото рухнет, болото выплюхнет из берегов и всю землю заболотит». Великан остановился, Ли — Ли стала завязывать один ботинок, я завязал второй, великан двинул дальше и подцепил нас металлическими наконечниками на шнурках, и в наконечниках тех, сверху неплотно заклепанных, мы над болотом, будто в люльках конусных, замотались. Великан вышагивал, болото страшно чвякало, во все стороны грязь летела, мы болтались, бились друг о друга, уцепившись за шнурки, пока Ли — Ли не сорвалась, и болото мгновенно — я моргнуть не успел — ее проглотило. «Стой!..» — закричал я великану, единственному, кто мог Ли — Ли из болота вытащить, но великан, ни на меня, ни на Ли — Ли, ни на кого не отвлекаясь, шагал и шагал, тяжело сопя, и мутно–серые, как туман над болотом, глаза его по сумасшедшему пялились в даль, неизвестно что и кого в ней высматривая. Ли — Ли надо было как–то спасать, я отпустил шнурки, рухнул в болото и пролетел сквозь него, потому что оно оказалось не самим болотом, а мрачным, низким — великану по колени — небом над болотом, само болото простиралось подо мной, и по нему, опять расшнуровавшись и потерявшись, шлепали сами по себе, набирая грязи, ботинки великана. Великан, которого вверх от коленей не видно было за тучами, опередил, торопясь, свои ботинки, босому в болоте стало ему мокро, зябко, и он стоял, как аист, потирая ногу о ногу и поджидая, пока его ботинки к нему дошлепают. Болото у ног великана вздувалось пузырями, похожими на жирных черных собак, которые повизгивали и взвывали, словно натравленные на Ли — Ли, и в распиравшей их яростной злобе лопались один за другим, разлетаясь пузырьками — сотнями, тысячами взвизгивающих, лающих пузырьков… Ли — Ли плюхалась в болоте, пытаясь как можно дальше отгрести от пузырей, от собак, но оттуда, куда она выгребала, на нее наступали ботинки великана. «Шлеп… шлеп…» — шлепали ботинки по болоту, и левый, тот самый, который зашнуровывала Ли — Ли, навис над ней — вот–вот наступит и расплющит! Я с лету ударился в него, и ботинок немного, чуточку, но свернул в сторону — раздраженно, словно комар его куснул… Покатившись по ботинку вдоль отверстий для шнурков, я перескакивал из дырочки и дырочку, хватался и не мог ни за края дырок, ни за шнурки ухватиться, соскользнул с носка и полетел под подошву — и подошва опустилась, накрыла меня, придушила и втиснула и болото…

Не успев увидеть, что случилось с Ли — Ли, я проснулся — лицом в мокрую подушку. На шее моей — поперек — лежал и повизгивал Дартаньян. Он поскуливал, должно быть, из–за того, что я плакал во сне…