Ладамтам

КОЛДОВСКОЙ КОРАБЛЬ

Добрый корабль идёт день за часом с полуденного штиля до сонно-закатного прилива, из мира снов на заоблачные острова. И то касается шёлковых океанских волн, то от воздуха отталкивается тонкими вёслами. И всегда стоит-поёт на корме женщина, и мутная зелень пляшет в её глазах, отражая неспокойную воду. Птица на руке, да сказка лентами в волосах. Не всякий рассмотрит, ещё реже — песню услышит. Только открытому сердцу и дарит безбрежный океан свой колдовской корабль.

Повстречать его — к счастью, верят старые моряки. И стоя ночами вперёд смотрящими, все вглядываются в тёмную даль, да к гудящим на ветру парусам прислушиваются.

Давно ли, недавно ли, но, говорят, появлялся корабль, не спутаешь — по небу плыл. Золотом горели ленты по плечам той-что-рассказывает-сказки, неспокойно переминался на запястье не то ворон, не то сокол. В две пары глаз смотрели они на суда морские. Про то, что не всякий разглядел их, и без слов ясно. Но были и те, кто видел.

Не случилось в тот день удачи кораблю. Не всегда встреченный на водной дороге бой бывает победным. Особо когда три до зубов вооруженных судна да на один. Половина, а то и больше, команды полегла на дно героями, и только непрочная людская память теперь могла сохранить их имена. Да было бы кому рассказывать! Насмерть перепуганный от увиденного мальчишка-юнга, чудом уцелевший в кровавой бойне, раненый кормчий, стиснув зубы, из последних сил сжимавший рулевое колесо, четверо моряков, наскоро перебинтовавших кто руку, кто голову, да корабельный знахарь, сам себе рассвета не обещавший. Вот и все, что осталось от большой и дружной команды. Побитыми псами возвращались к родному берегу. До первой утренней звезды пути — большего и не надо. Доплыть бы.

И когда повернула черная ночь ладони к рассвету, увидел юнга летящий корабль. Увидел женщину. Двое матросов тоже обернулись на звуки. Остальные же, как ни старались, ничего не могли рассмотреть в сером небе.

Прошел страх, как рукой сняло. И была песня. И была новая сказка. И была ночь тёмной, да рассвет близким. И счастье радужными брызгами гуляло по палубам. Так, что даже невидящие, с чёрствыми как дубовая кора на форштевнях сердцами, вдруг начинали улыбаться не пойми чему… А потом были сны. Те, что приходят перед самым рассветом, чтобы надолго остаться в памяти. И близкий берег. И даже не веривший в спасенье старый знахарь дождался-таки взглянуть на первые лучи солнца.

СУ. РЕЙ. Я

Однажды во сне, блуждая где-то между смыслом и памятью, она вспомнила своё имя. Не то, которое люди дали ей в этой жизни. Не одно из тех, что принадлежали ей раньше. А первое. Изначальное. Самое значимое. Сурейя. Су. Рей. Я. Ей нравилось, как звучало имя, как оно леденцом перекатывалось по языку, чтобы исчезнуть на последнем выдохе.

Это имя было с самого начала. Так её звали на высокой башне, глядящей на розовый от только что утонувшего солнца океан. Спустя пару тысяч лет об этой башне можно лишь догадаться. Или случайно наступить на один из камней старой крепостной кладки. Но солнце по-прежнему тонет в солёной воде. Птицы, как и тысячи лет назад, несутся по золотым лучам-эшелонам. А люди молятся своим богам. Когда родилась Сурейя, они обращались к идолам. Позже в облака взлетели минареты и муллы стали взывать с них к небу по пять раз на дню. Так происходит и до сих пор.

Имя запустило целую череду воспоминаний. О войне. О перекошенном жестокостью чьём-то лице. Человек, замотанный в лохмотья, с клокастой бородой и красными навыкате глазами нёсся на неё, истошно вопя на непонятном языке. Не добежал. Кто-то из тени за её спиной остановил его. Но дальше воспоминание не шло. Зато приходило другое: закат, в который уплывали корабли. Много парусников, с оборванными, обгоревшими снастями. Корабли бежали — и это было счастьем для тех, кто смотрел со стены. Победой. Отступившей бедой. Тот, кто теперь всегда стоял за спиной, молча обнял Сурейю, и тоже смотрел на этот первый за долгое время мирный закат. Картинкой вспомнился песчаный вихрь и руки, тянущие в дом. За их теплом идти бы на край света! А ещё редкий, и оттого особенно свирепый ливень — и тёмная хоть глаз выколи пещера. И как хотелось, чтобы не кончался дождь! Чтобы остаться здесь насовсем вдвоём с тем, кто теперь всегда стоял за спиной. Но когда последние тяжёлые капли падали на землю, при- ходилось возвращаться.

Туманами затягивало все, что было после. Обрывками воспоминаний. Старик-отец. Сестра. Племянница, которой боги предназначили слишком мало времени. Переход через пустыню. Потеря. Уйдя за большие пески, Сурейя однажды потеряла того, кто теперь всегда стоял за спиной. И с тех пор только слышала, как он, в хрип срывая голос, зовёт, откуда-то из самого её сердца…