Ладья Харона

Черный гроб стоял в столице на Площади кровопусканий у Священной стены, из которой время от времени выходили призраки. В просторечии дормидонты. Каждый видел их по–своему. Но многие были убеждены, что на дормидонтах высокие цилиндры, шинели с плеча незабвенного Акакия Акакиевича. Для солидности в руках трости. Но такое представление можно объяснить влиянием отечественной классики. Как известно, призраки не имеют цвета. Просто это не предусмотрено природой в целях конспирации. Но дормидонты, в отличие от потусторонней шушеры, выглядели более материальными созданиями, могли считаться призрачной элитой, так как имели цвет, и не один. Темный, серый, зеленоватый. Последний был контуром, очерчивающим их фигуры. А Бар — Кохба к тому же наливался какой–то жидкой краснотой.

Находились типы (их справедливо относили к шизофреникам), утверждавшие, что призраки выглядят совсем иначе. Например, Бар — Кохба предпочитал френч с накладными карманами, галифе и сапоги, Гриц Пасканный появлялся в вышитой рубахе, перехваченной шелковым кушаком, за который был заткнут вполне материальный початок кукурузы. Во что был одет Леха Анчуткин, не успевали разглядеть даже шизофреники. Отвлекали брови. Сысой Наганович прикрывал лицо железнодорожной фуражкой. Бывший шеф ИВИ Ипполит Диссидентов, маскируясь, носил гражданский костюм, причем отечественного производства. Но никого не мог ввести в заблуждение. Всей планете было известно: ИВИ работал на Гоморрию, высылая из Содомии лучших ученых, писателей, артистов. Да и многие агенты ИВИ — продажнейшая публика — устав притворяться, давали деру в Гоморрию при первом удобном случае.

Проходя мимо почившего в гробу, дормидонты так громко стучали щибле- тами — только Бар — Кохба проходил неслышно, как бы крадучись, — что вождь просыпался. Бар — Кохба после своей загадочной смерти единственный из многомиллионной партии удостоился чести покоиться в Мавзолее Первого вождя. Тот сначала никому не выразил своего недовольства: дескать, без меня женили…

Текли мимо их саркофагов пока еще живые народы. А ночью их сменяли покойники. Миллионы жертв. Случались минуты тишины. Было о чем вспомнить, кое в чем покаяться. Но не собирались каяться два этих безбожника.

Бар — Кохба, который раньше мечтал о карьере священника, успокаивал свою совесть тем, что освободил народы от эксплуататоров, сидевших на народной шее.

Первый вождь усмехался на эти слова. Он лучше знал, для чего совершена революция. Для того, чтобы на шею народов села содомская саранча!

— Но ведь я искоренил троцкизм, — оправдывался Бар — Кохба. — А к лидеру их послал гонца с ледорубом…

Что правда, то правда. Борьба была насмерть: кто кого. И он победил! Создал могучую державу!

Намечалось расхождение. Первый вождь подозревал: царская охранка внедрила своего агента в партию большевиков… Но это было смешно, если вспомнить, с какой лютой ненавистью расправлялся Бар — Кохба с царскими генералами.

Споры с Первым вождем кончились тем, что хозяин Мавзолея потребовал, чтобы квартиранта перевели в другое место. Хотя бы в кремлевскую стену. И тот занял свое место среди дормидонтов.

На страну стремительно, как лава из рванувшего вдруг вулкана, накатывалась катастрофа. Самое страшное было в том, что никто не замечал приближающегося бедствия. В Содоме произошел очередной переворот: лихого шоферюгу Леху Анчуткина, превратившегося с годами в ленивого вождя, усыпили уколами и запихали в гроб. Вскоре его начали узнавать среди дормидонтов. По бровям. Власть захватил динамичный болванский активист и гоморрийский шпион, как утверждали некоторые злопыхатели и противники реформ, Порча. Чтобы приободрить содомлян (с его приходом к власти Советский Союз превратился в Содомию), новый лидер приказал устроить в разных точках страны несколько катастроф и занялся перестройкой страны. В результате республики шарахнулись из бывшего Союза, как из психушки, где их удерживали силой.

Жизнь Замышляева сложилась так, что он был связан со многими республиками. Он жил не только в России, но и в Белоруссии, в Казахстане, на Кавказе. И вот какой–то выскочка, круглый дурак кромсал его судьбу на части, расчленяя страну. Нужно было что–то делать. Куда–то бежать… Он написал поэму… С нее все и началось.

Замышляев отвлекся от воспоминаний и уставился на экран. Узнал Бежицу…