Следующий день прошёл гладко, если не считать эпизода, когда мы столкнулись за бугорком, ушед туда друг от друга по надобности. Она читала, я же брился, стирал кепи, набивал тюфяк травой, резал из кожи дохлой овцы ремешки для часов, скоро «толчок».
Не знаю, почему она прекратила свои вопли и не стеснялась меня. Она или вооружена, или за ней кто-то стоит. Вполне возможно, что моя персона была для неё не более, чем тень пиявки. А быть может, вид мой истасканный, костлявый, облик существа, которое падает от инсульта в рюмочной или от голода на живописной тропе Брест-Магадан, этот облик не мог беспокоить в общем-то сильное тело и душу женщины, смакующей одиночество и насыщаемой токами тепла и сытости. Она не разговаривала со мной, а лишь однажды вопросила вытащить занозу, не поблагодарив за это.
В воскресенье я удачно продал ремешки и навеселе вернулся в степь. Напевая песенку о том, как моряк повстречал красавицу Любку, как они миловались, как цвела акация и чем всё это кончилось, подарил своей соседке по степи пышный букет. – Как бизнес? – приветливо поинтересовалась она. – Жизнь – это поле, перейти горазд кто соли пуд, карась в пруду, а ты не берегу, как говорится. Хотите сока, пива или, может, водочки? – Водочки! У меня и килька есть, подсаживайтесь. Да снимите свой плащ. – За неимением костюма ношу что валяется.
Раскинули стол. Залпом выпили прохладную и, зачмокав, выпили по второй. – Ты славный парень, – она хлопнула меня по плечу, – я думала лезть будешь как другие – чуть увидят капрон и брылами захлопают. – Не-е, я спокойный.
Запьянев, она стала грустной. – Вам хорошо, мужикам-то. Гуляй, не хочу. За мужика и в пятьдесят пойдёт красавица, а что бабьё? помыкаешься до тридцати, тот глуп, тот волосат, тот вообще скот, и выскочишь за первого кобеля, годки-то горят. Да и баба без ребёночка не баба, а просто метла с сиськами. Нутро приказывает, не исполнишь – в психушку попадёшь, ибо против живота – страшно. И вот придёшь с малюсеньким, и начнётся жрачка, ссачка. И постирать, и всё-всё, да ещё и муж в окно на баб поглядывает, а я как пустой бидон хожу, мне нельзя его опростать. А тут ещё болезни: не так села, не так сходила или селёдок переела. И всё на животине болью, на органах. Придёшь к врачу, а он, волосатый громила, руками аж до горла изомнёт и скажет: функциональное расстройство. Под зад пнёт: сле-ещая… В ясли ребёночка через весь город волокёшь. Он не спал, и сама не спала. Муж говорит, на собраниях задерживается, на пиджаке чужой волос прилип, спокойствие ночью. Знамо, к другой кляче навострился. Стираешь его портки и вспоминаешь годки юные, как мать берегла от разных кафе… как батя бледнел, когда запаздывала из школы… И как все трясутся… над чем?.. над счастьем постирать портки легального хахаля.
Я достал третью пол-литру. Гулять, так гулять; да и погода славная, разговор житейский. Треснули ещё по рюмахе, и тут я разговорился: привыкли бабы жаловаться, всё на кухню и роддом спихивают. А нам каково? Выцедят, как из бутылки, всю силу и оставят мертвяка пиво пить. Возятся сами с детьми, хорошо им… у них вроде и своя семья – баба и детки, а мужик пусть канавы копает, шпалы таскает, в мазуте купается, и всё надо волочь в дом, от копейки до рваной галошины – в хозяйстве пригодится. И живёт он как постоялец случайный. Поклюёт берло на кухоньке у помойного ведра, скажет «спасибо» и скорее на работу, только бы от чада, вони, злобы. После цеха с приятелями в сарай гнилуху лакать, заливать проклятый вопрос – зачем всё это? и где ж спрятана такая хитрая штуковина с бирочкой «счастье»? Если сердце уже ослабло от стакана, бегут на рыбалку. Видели когда-нибудь мужика на рыбалке, особенно зимой? Сидит он над замёрзшей лункой и тягостно о чёмто думает, вздыхает. Рыба не ловится, да и на что она ему… Дни – как песок… глядишь – ты на смертном одре. И больно умирать, поняв всю ложность прожитого, что фига всё-таки сложена из трёх пальцев, но иногда хочется умереть, так как только этого и не испытал, а вдруг это и есть вершина счастья.
Всегда ты жил для кого-то: сначала для мамы, потом для школы, для взводного, для успеха производства, для респекта коллектива, для жены, для детей… и – конечная обязанность – для корыта с формалином: на пятке номер, в животе стекловата, слышится далёкий плач, кто-то пришёл за тобой, подцепили за ухо крюком, подтащили к борту корыта. Сказка о любви окончена, следующий черёд твой, умная тётя.
…
…