Ладонь, расписанная хной

— А кто к тебе собирается прийти, тетушка? Не скажешь?

Я веду ее к свободной дорожке. Она хватается за черные ручки и с кряхтением забирается на нее.

— Наверное, мать твоего Арнава…

Моего Арнава?

Нет, я вовсе не думаю о нем как о «своем», и тем не менее слова ощущаются на языке так, будто я привыкла их произносить. Мой Арнав?

Хватит, Зоя! Вспомни, почему ты перестала ему писать.

— А почему… эээ… почему его мать хочет с тобой увидеться?

— Она думает, я смогу ему кого-нибудь подыскать. Она ничего не знает…

— Так ему не понравилась… Таня?

Пожалуйста, пожалуйста…

На мгновение я увидела лукавый взгляд прежней Шейлы Бу:

— А откуда ты знаешь о нем и Тане?

— Ну… я их видела.

От воспоминаний о плавящемся, как шоколад, ухе у меня подгибаются коленки.

— Что тут сказать? Одному богу известно, что нужно этим юношам и девушкам. А Таня? Да на ней нет мяса! Кому захочется жениться на скелете?

Она вздыхает и выставляет на беговой дорожке сумасшедшую скорость медленного шага. Одна целая одна десятая мили в час.

Бах. Бах. Бах.

Я встаю на соседний тренажер. Так, сосредотачиваемся на энергии, сердечном ритме и винтажной ленга.

Бах. Бах. Бах.

— Ты никогда не задумывалась… какой в этом смысл? — Шейла Бу смотрит сквозь огромное окно на суетливый вечерний Бомбей: жмущиеся друг к другу лавочки и офисы, низко висящие провода, выхлопные газы и толпы людей, вечно сражающиеся за пространство и куда-то спешащие.

— В чем «в этом»?

— В браке. В мечтах. Да вообще в самой жизни?

Я чуть не спотыкаюсь на своей дорожке, которая тоже движется с «гоночной» скоростью — две мили в час. За все двадцать шесть лет своей жизни, почти двадцать семь, я никогда не слышала от своей тетушки ничего, хотя бы отдаленно напоминающего философские вопросы. Даже не знаю, что в родственнике хуже: склонность к разврату или к философии.

БАХ!!!

Пухлое лицо Шейлы Бу наливается цветом спелого арбуза. Каждый шаг по дорожке дается ей тяжело, она задыхается. Когда ее рука взлетает в воздух, меня чуть не начинает рвать от ужаса.

ГОСПОДИ! Инсульт! Инсульт! У нее сейчас будет чертов ИНСУЛЬТ!

— Помогите! ПОМОГИТЕ! — Я бью по кнопке «Стоп» на дорожке Шейлы и подскакиваю, чтобы успеть ее подхватить. — Тетушка! Сюда! ПОМОГИТЕ!

Через секунду рядом с нами с нечеловеческой скоростью появляется одна из тренеров.

Шейла Бу сипит:

— …Во… ды…

— Пожалуйста! Пожалуйста! Кто-нибудь, дайте воды моей тете! У нее инсульт! СКОРЕЕ!

Несколько тренеров сразу метнулись за бутылками ледяной воды, но вдруг остановились и обменялись сердитыми взглядами.

— Нет, мадам, это не инсульт, — с облегчением качает головой старший тренер, держа горло бутылки у рта тетушки Бу. — Мы уже видели, как он случается. Вы просто запыхались, и ваш жи… то есть ваш вес давит вам на легкие.

Слава богу! Я падаю на дорожку рядом с Шейлой Бу, сбивая ее ужасающую лаймовую сумку. Она падает, и все содержимое вываливается на крытый ковролином пол. Тетушка Шейла замирает так, словно я только что выставила на всеобщее обозрение все секреты КГБ и ЦРУ, вместе взятые. Ощущение неправильности происходящего зашкаливает. Что она прячет в этой чертовой сумке?

А все эти женщины в спортивных костюмах, кажется, просто не способны спокойно стоять на месте. Их тела напряжены, словно на изготовку, чтобы в любой момент выполнить приседы, прыжки или упражнения на перекладинах. Держу пари, что они питаются лишь протеиновыми коктейлями и превратятся в прах от первого же куска хлеба, если заставить их его съесть.

Постепенно тренеры расходятся, что-то бурча про жирных людей, и возвращаются к своим кикбоксингу, сайклингу и зумбе. Мы с тетушкой сидим бок о бок на краю беговой дорожки и слушаем голоса с легкой одышкой и жужжание тренажеров. Ее дыхание постепенно выравнивается.

Я начинаю собирать и складывать обратно содержимое сумки. Зачем она носит с собой столько хлама? Только посмотрите! Тысячи гороскопов, меню навынос, огромное коричневое портмоне, где лежит по меньшей мере десять тысяч рупий, прямо приглашение для воришек, два смартфона, пачка свернутых пергаментных листов, покрытых пятнами краски, три связки ключей и какой-то сложенный и потертый лист, похожий на документ…

— Ты все еще думаешь о Нью-Йорке, да?

Бумаги вываливаются из моих рук и с мягким стуком падают на пол. В зале за нашими спинами гремит болливудская песня, сквозь которую прорывается пронзительный голос тренера:

— Раз, два, три, и мах!

В голове гулко бьет молот, с каждым ударом обрушивая так тщательно воздвигаемую мной стену. Я забыла вытолкнуть мысль о Нью-Йорке на задворки сознания, как делала со дня своей помолвки, поэтому не успела отреагировать. Дескать, это же было давно, кто об этом помнит?.. На одно короткое мгновение я забыла об осторожности, и мои надежда, мечта и сама жизнь оказались на свободе.

— Откуда ты узнала, что я думаю об этом? — шепчу я, не в состоянии произнести эти слова вслух, словно имя давней запретной любви.