Ладонь, расписанная хной

Особенно если жених все еще сохнет по фигуристым бывшим. Вдруг как-нибудь можно… все отменить?

Нет, прекрати об этом думать!

А вот и она, моя мама. Полы темно-синей курты летят позади нее, как плащ. Она всего лишь выскочила из гостиной на кухню, чтобы распорядиться насчет ужина, не прекращая разговора по телефону.

— Мама!

Она влетает в спальню, потом снова в гостиную, чтобы вытряхнуть свою сумку в поисках чека на купленную одежду.

— Мам! — Я хватаю ее за руку, чтобы усадить на диван. Она падает на него с забавным звуком. — Можешь остановиться на минутку?

— Нет времени. Нет времени! Мне надо позвонить портному, он все еще ждет моего решения насчет блузы для приема, а ювелир не начнет работу с золотым колье для невесты, пока я не передам ему деньги в руки. А…

— Скажи, ты правда хочешь оказаться в больнице, не дождавшись моей свадьбы? Пожалуйста, возьми. — Я вкладываю ей в руку початую бутылку с водой.

Она делает несколько больших глотков и вздыхает:

— Слава богу, мне есть чем заняться. Если бы не твоя свадьба, Зоя, мы все очень страдали бы. Она позволяет нам не думать об Аише… — Мама не может заставить себя произнести слово «развод».

Ее седина поблескивает под светом ламп, и я думаю: мне кажется или она действительно поседела еще сильнее на этой неделе? Или просто забыла воспользоваться краской? Она могла забыть об этом только от восторга или от сильного стресса. Несколько прядей выскользнули из прически и образовали над ее головой что-то вроде нимба.

Поверить не могу, что я подумала о том, чтобы отменить свадьбу. То есть о том, что знаю людей, которые так и сделали…

Нет, Зоя, тебе нужно отвлечься, это всегда срабатывает.

Ах да, надо спросить маму о Шейле Бу! Точно!

Мала, наша бочкообразная повариха, выкатывается из кухни с двумя кружками вечернего чая. Сунув их нам с мамой в руки, она возвращается на кухню так величественно, будто является хозяйкой всего дома. В каком-то смысле она действительно тут хозяйка, как и все остальные домработницы в Бомбее. К тому же она получила толстенную пачку наличных, чтобы отпраздновать мою помолвку, и ожидает вторую, еще большего размера, на мою свадьбу.

— Слушай, мам, раз уж мы с тобой тут сидим, может, очистишь свою совесть и расскажешь мне наконец о Шейле Бу? — Я делаю глоток имбирного чая, и теплая жидкость мягко спускается по горлу прямо в желудок.

Я буду наслаждаться этой радостью столько, сколько смогу, и пить настоящее молоко, потому что Лалит и его родители перешли на миндальное. На вкус оно напоминает испортившийся йогурт с орехами, и этим сказано все. Отличное дополнение к хлебу с низким содержанием натрия, без масла и без муки, который любила бывшая Арнава…

Нет, нет, нет, не смей об этом думать!

— Очищу? В каком смысле? Тетушка Шейла что-то хотела очистить? Из ювелирных украшений?

Мама ставит кружку на стол и берет в руки телефон, чтобы набрать в строке поисковика слово «ювелир».

— Господи, ты можешь хоть минуту не думать об украшениях? Я прошу тебя рассказать мне, как Шейла Бу в молодости ушла из дома. Это правда? Она была настоящей художницей? Я слышала, ее картины считали неприличными. Почему?

Когда мама сделала следующий глоток чая, у нее на лице было написано смирение. Я же просто сидела на диване и качала ногой, изо всех сил стараясь выглядеть взрослой.

— Твой дядя Балли… он… в общем, у него свои представления о том, кто такая жена и что ей можно, а чего нельзя. Через год после свадьбы она от него ушла с вещами и отправилась жить с кем-то из своих друзей-художников. Это было до рождения Юви, конечно. Пожалуйста, не считай ее настолько жестокой, чтобы бросить отца своего ребенка.

— Нет, мне и в голову не придет обвинять ее в жестокости. А что было дальше?

— Ну, кто-то из друзей пустил ее к себе пожить на время. Она три месяца искала жилье, но в то время одиноким или разведенным женщинам было очень трудно снять квартиру. Тем более художницам.

— Так она вернулась к мужу?

— Да. Ее картины продавались не так быстро, как хотелось. И дядюшка Балли пригрозил ей разводом. Он принял ее назад только при условии, что она никогда больше не возьмет в руки краски.

Развод? Бедная Шейла Бу.

— Но почему? Это же всего лишь краски. Что может быть в них плохого?

Мама морщит нос, как от дурного запаха. Разумеется, всем известно, как наше общество относится к художникам.

— Понимаешь, Шейла-диди писала эти картины с обна… — И мама не может произнести это слово. Кажется, оно застревает у нее в горле, заставляя щеки залиться опасно насыщенным красным цветом.

— Какие картины?

Дальше мама уже шепчет, словно отстраняясь таким образом от того, что кажется ей постыдным:

— Те самые картины. — Ее голос едва слышен. — Совершенно неприличные, которые не может писать уважаемая замужняя женщина. Она нарисовала всего две или три, но они произвели такой фурор, особенно когда их увидел кто-то из наших соседей на выставке.

— Мам! Да что это были за картины?!