Читаем Ладонь, расписанная хной полностью

Святые небеса… не поэтому ли Шейла Бу прислала подмигивающие смайлы? Обнаженная натура? Но она же написала всего пару таких картин и давно. О господи, только не говорите, что она снова начала это делать! Нет, я поддерживаю ее тягу к искусству, но она же от своей жизни камня на камне не оставит. Однако в глубине души я ею восторгаюсь. Это если она действительно здесь будет.

Вот только мне совершенно не хочется видеть, как такие картины создаются.

Значит, бывшая моего жениха позирует в качестве обнаженной натуры. Во мне начинает просыпаться гнев. Значит, вот во что он хотел меня превратить? Ладно, признаю, я слишком легко ее осудила, но тем не менее!

Пиху принимает мою злость за ревность и делает жалкую попытку меня утешить:

— Да все нормально, Зи. Ты гораздо лучше ее. У тебя… характер приятнее.

Да к черту эту вежливость вместе с характером! Можно подумать, их кто-то ценит выше роскошного тела. Я вспоминаю о дизайнерской блузе размера М, которую Лалит подарил мне месяц назад. Он даже сначала отправил мне ее фотографию, чтобы «вдохновить» на перемены. Словно говорил: «Ну что, ты еще не в этом размере? Не М? Все еще XXL? Какая жалость!»

Блуза мне до сих пор мала, несмотря на то что я сбросила несколько килограммов. И теперь каждый раз, открывая шкаф, я вижу напоминание о том, что недостаточно хороша и стройна, чтобы примерить идеал, чтобы обрести ценность в глазах Лалита. И в собственных глазах тоже. Поэтому я лишний раз не открываю шкаф, пока мне не понадобится нижнее белье.

Почти вся моя одежда теперь свалена на стуле возле кровати, что приводит привыкшую к порядку маму в отчаяние. Но я предпочту выслушать ее разносы за неряшливость, чем объяснить, что каждый раз, открывая шкаф, ощущаю себя ничтожеством. Это разобьет ей сердце. А потом она распорядится, чтобы на ужин нажарили панира, который ничем не сможет мне помочь, каким бы вкусным ни был.

Неужели ты, толстая темнокожая бестолочь, посмеешь бросить мужчину, встречавшегося с моделью? Разве объекту благотворительности позволено отказываться от снисхождения?

Брауни. Мне нужны брауни.

— Я знаю. Тебе нужны мои брауни. — Пиху читает мои мысли. Не зря же она моя лучшая подруга. — Мне понадобились бы не только они, если бы бывшей моего жениха оказалась натурщица. Зи, ты прекрасно держишься. Помни: кольцо на пальце у тебя, а не у нее!

— Где брауни?

— Хорошо, хорошо! — Она лезет в свой огромный рюкзак, в котором полно всякого ненужного хлама: пакетик с пластиковыми ножами, упаковка чипсов, которой исполнилось четыре года, две пары чистого белья, куча африканских бусин, упаковки острого китайского соуса. Все, кроме брауни.

— Черт! Должно быть, я оставила их возле кулера с пивом! Я сейчас вернусь и…

— Не надо, я сама схожу, — говорю я.

Не знаю, сделаю ли я это, но сейчас мне не хочется быть рядом с худыми. Да и вообще рядом с людьми. Мне нужно отойти в сторону от Бюстины с ее буферами, Лалитом и его намерением изменить всю мою несчастную жизнь. Мне нужно то, чем славится Алибаг: пляж.

Я машу Камии и Аише, которые отвечают мне тем же и идут дальше, к нашей вилле. Я же срезаю угол за решетчатыми ширмами, мимо бассейна в форме амебы, с кабинками для переодевания и смеющимися детьми, мимо зеленой травянистой аллеи. За выстроившимися в ряд казуаринами, греющимися в ласковых солнечных лучах, открывается море. Я могла бы пройти и коротким путем, по территориям вокруг вилл, по другую сторону от аллеи, но прогулка вдоль высоких стволов, стоящих густо, как в бамбуковых зарослях, и тянущихся к небу, помогает мне успокоиться. Эти деревья дарят мне ощущение защищенности, которого мне не хватало уже несколько месяцев.

Сразу за ними я вижу мерцающую поверхность воды и мягкий коричневый песок. Аравийское море спокойно, вечернее небо играет на нем бирюзовыми и серыми бликами. Здесь нет дизельного выхлопа, потных тел и гудения автомобилей. Только песок, запах водорослей и морской воздух. Даже туристы остались где-то вдалеке, возле форта Кулаба, и с моего места на почти безлюдном пляже они в лучах вечернего солнца кажутся чем-то вроде странной ягодной грозди. Дует мягкий теплый бриз, и, кажется, ничто не может нарушить этого долгожданного покоя.

Но вдруг раздается «дзынь»!

Приходит сообщение. От Арнава.

Спустя каких-то семнадцать дней, шесть часов и семнадцать минут.

«Земля вызывает Зою».

Тут скорее уже «Зоя под землей». Футов на пятьдесят, чтобы точно никто не нашел. Я кладу телефон в кармашек желтой юбки. Какой смысл ему отвечать?

Волны лижут щиколотки, едва не доставая до подола, и мне нравится ощущение текучего песка под босыми ногами. Розово-оранжевое небо излучает такой покой, что я даже не вздрагиваю, когда босс меня догоняет. Не тот, кто только что прятался за экраном телефона, а живой, настоящий, из плоти и крови. Он появляется на пляже, рядом со мной.

— Земля вызывает Зою.

Перейти на страницу:

Все книги серии Уик-энд

Ладонь, расписанная хной
Ладонь, расписанная хной

Семейство симпатичной пухленькой Зои, жительницы индийского мегаполиса, уверено: ей срочно нужно выйти замуж. И хоть сама девушка мечтает о профессиональном росте, она должна считаться с мнением старших. К тому же на церемонии росписи ладоней перед свадьбой кузины Зое достается хна невесты, а это верная примета грядущего замужества. И точно, благодаря стараниям тетушки вскоре находится достойный жених, и родственники вовсю форсируют подготовку к бракосочетанию…Но как же многообещающая карьера? Неужели придется поставить крест на стажировке в Нью-Йорке? К тому же прежде недоступный босс вдруг начинает поглядывать на Зою своими янтарными глазами и слать волнующие эсэмэски. Жизнь становится все интересней, вот только навязанный родней «суженый» превращается в серьезную помеху на пути к счастью.

Аниша Бхатиа

Современная русская и зарубежная проза
Эротические истории пенджабских вдов
Эротические истории пенджабских вдов

Никки, молодая дочь индийских иммигрантов, живет в космополитичном Лондоне и работает в пабе. Большую часть своей жизни она провела вдали от традиционной пенджабской общины, которой принадлежит по рождению, предпочитая считать себя свободной англичанкой. После внезапной смерти отца девушка начинает преподавать «творческое письмо» в общественном центре при самом известном сикхском храме Лондона. И тут оказывается, что ее немолодые вдовы-ученицы, во-первых, почти неграмотны, а во-вторых, предпочитают сочинять истории исключительно эротического толка. Запретная для женщин тема сплачивает маленький кружок настолько, что, когда Никки угрожает опасность, вдовы бросаются на помощь юной учительнице…

Бали Каур Джасвал

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Современная проза / Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее