Формально ему был предписан курс лечения на водах в Саксонии. Лагарп поселился на некоторое время в Тарандте близ Дрездена – одном из излюбленных курортов немецких романтиков и французских эмигрантов. Оттуда учитель отправил Александру I несколько очень пространных писем со своими оценками политической ситуации в Европе. Тон этих посланий резко отличается от тех, что он ранее посылал из Франции. Во-первых, Лагарп теперь может писать открыто, не опасаясь наполеоновской полиции, во-вторых, он проникается всей мерой опасности, нависшей над Александром I. Уже в первых письмах он подчеркивал, что, по его мнению, Наполеон ненавидит российского императора за его последние дипломатические шаги, и с этой ненавистью теперь надо считаться. Но в своем «благородном возмущении» Александру I ни на кого опереться – и особенно нельзя рассчитывать на немецких князей, которые давно уже «раболепствуют» перед Наполеоном. Союзы с ними только вредны для России. Да и вступившись за «честь Германии», Россия действует не вполне последовательно, ведь до этого она публично не возражала против оккупации Ганновера (Лагарп, конечно же, не знал о дипломатическом противодействии со стороны Пруссии по данному вопросу). А наилучшим выходом было бы вообще отказаться от российских обязательств в адрес Священной Римской империи, сказав князьям: «России в вас никакой нужды нет; раз вы сами о себе не печетесь, не станет и она об вас печься и оставляет за собой право влияние свое использовать в то время и в том месте, когда и где ей будет угодно» (16 июля 1804 года).
Лагарп и дальше доказывает Александру, что ему нет никакой пользы выступать с принципиальных позиций, быть «арбитром Германии». Так, на возможный контраргумент, что тем самым император должен защищать интересы своих немецких родственников, Лагарп отвечает вызывающей по прямоте фразой: «Императору Российскому самым драгоценным родственником приходится русский народ, чьи интересы не может он подчинять интересам государей или государств иностранных, которые помышляют только о собственной своей выгоде или мелких своих страстях, а об уважении к главе Российской империи и не думают. Слишком долго Россия о своих интересах забывала и занималась исключительно делами князей немецких; пора ей о себе подумать» (7 августа 1804 года).
Это, вообще, одна из ключевых фраз в аргументации Лагарпа, который заклинал Александра: Россия должна заботиться прежде всего о себе, о своих внутренних реформах и улучшениях жизни народа, а не приносить все это в жертву внешнеполитическим интересам.
Не случайно Лагарп многократно упоминал в письмах, каких успехов, и притом за короткое время, добился Наполеон во внутренних делах, создав новое законодательство, укрепив экономику и финансы. Впрочем, будущее Франции напрямую зависит от успеха или провала ее военных действий, и швейцарец с поразительной проницательностью рисует картину захватнических планов Наполеона на годы вперед. Так, не укрылась от Лагарпа его активизация в Балканском вопросе, где влиянию Франции противостоит сохранение русского гарнизона на Ионических островах (17 октября 1804 год). Оценки швейцарца полностью подтвердились, когда уже через год с небольшим в состав владений Наполеона была включена Далмация как плацдарм для укрепления на Балканах и давления на Турцию.
И тем не менее главным советом Лагарпа Александру I было – не идти на поводу у мнимых союзников (которые «только о том и мечтают, чтобы Вашими стараниями себя из затруднительного положения вывести», и «всегда готовы Вас предать, если им больше предложат»), избегать вступления в войну и не провоцировать наступления армии Наполеона на немецкие земли. Но если уж дело дойдет до сражений, то «бить скоро и сильно, наносить удары точные и решительные, время же для этого Россия должна выбирать сама, а не по чьей-либо указке» (18 сентября 1804 год).
Находясь в июле–сентябре 1804 года в Саксонии, то есть фактически на полдороге между Парижем и Петербургом, Лагарп был готов продолжить путь и лично прибыть к Александру I, чтобы удержать его от ложных шагов по вступлению в войну. Позже швейцарец укорял себя: «Совершил я ошибку, не стану спорить, когда в 1804 году не поехал в Санкт-Петербург и не воспользовался привилегией, мне Александром I данной, – правом во всякий час в его кабинет входить. Убедил я себя, что от писем моих больше толку будет, чем от моего присутствия»[334]. В то же время он понимал, что его новое появление при царском дворе (как, впрочем, и прежде) будет воспринято враждебно окружением императора, которое формировало внешнеполитический курс, резко не совпадавший с тем, что предлагал Лагарп. Решающую же роль в том, что Лагарп так и не отправился в Петербург, сыграло молчание Александра I. На письма с критикой российской дипломатии император никак не отреагировал (хотя ответ подразумевался, и Лагарп даже просил о нем), и это было важным знаком, что советы швейцарца не разделялись в Петербурге, и что, соответственно, его там вовсе не ждали.