Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Лагарп всегда приписывал Новосильцеву и его берлинской ноте роковую роль в развязывании последующей войны, хотя на самом деле тот заранее согласовал все свои шаги с Александром I, а почва для Антинаполеоновской коалиции последним уже давно была подготовлена. Скорее, именно для самого Лагарпа эта нота «открыла глаза» на истинное направление внешней политики, которое выбрал его ученик, и доставила немало горьких минут, ибо швейцарцу «не составило труда предвидеть губительные последствия сего поступка для России». Лагарпа особенно возмутил тон дипломатического документа, что позволило и французской стороне столь же безапелляционно ответить «обвинениями на обвинения» (действительно, в ответной ноте от 8 августа 1805 года Талейран упрекал саму Россию в агрессивных планах в Азии и на Балканах, а также в том, что ее вмешательство в европейские дела «поддерживает ненависть» и «воспламеняет страсти»). К тому же отказ от мирных переговоров показал готовность России и ее союзников к началу боевых действий. Чтобы предупредить их, Наполеон должен был первым нанести удар, застав противника врасплох. Именно этим диктовалась ускоренная переброска «Великой армии» из Булони на Верхний Дунай для действий против австрийцев[339]. Тем самым нота Новосильцева (и стоявшая за ней позиция Александра I) фактически спасла Англию от возможного десанта Наполеона – спасла ценой последующих сокрушительных поражений в начавшейся войне, как это и предсказывал Лагарп.

От Аустерлица до вторжения Наполеона в Россию

Военные неудачи России в 1805 году Лагарп воспринял очень болезненно.

Сразу после получения новостей о сражении под Аустерлицем он послал Александру I короткую записку, в которой сообщил, что готов немедленно приехать к нему: «Пока были Вы благополучны и всемогущи, считал я себя обязанным жить вдали от Вас и отсюда Вам желать счастья. Нынче Вы в беде, и Ваш верный старый друг хочет с Вами невзгоды разделить. Слушайся он одних лишь указаний своего сердца, был бы уже несколько недель назад подле Вас, однако два с половиной года молчания Вашего подсказывали ему со всей отчетливостью, что враги истины сумели в конце концов намерения и мнения его очернить» (8 декабря 1805 года).

Действительно, швейцарцу трудно было смириться с тем, что Александр I так долго ему не отвечает и, судя по всем поступкам, пренебрегает его советами. Все это вызывало его желание противодействовать, пробиться сквозь враждебные барьеры к любимому ученику. Он просил у Александра возможности объясниться откровенно, для чего необходимо его личное присутствие в России. Ради осуществления этого желания Лагарп был готов продать имение и навсегда покинуть Францию, перевезти семью в Швейцарию и оттуда немедля отправиться в Петербург, причем обещал устроить весь переезд быстро и «без огласки», чтобы не дать недоброжелателям повода для толков (10 июля 1806 года).

Но Александр молчал. Для Лагарпа это было явным знаком немилости: «Злые люди сумели вычеркнуть из Вашего сердца старого друга, который Ваше доверие использовать располагал для защиты правил истинных либо для того, чтобы Вам правду открывать» (18 марта 1806 года).

Тем не менее он не переставал искать случая принести пользу России и ее императору. Такая возможность представилась в июле 1806 года, когда в Париж прибыл П.Я. Убри (уже бывший здесь российским поверенным в делах в 1803–1804 годах) на мирные переговоры с участием английских и французских дипломатов. В Париже Убри сразу же посетил Лагарпа, сообщив, что действует «по предписанию императора», и посвятив швейцарца в цели своей миссии.

Лагарп принял российского дипломата «дружелюбно и доверчиво»[340], хотя попенял потом Александру I, что его посланец не предъявил никакой бумаги от имени императора перед тем, как посвящать в подробности переговоров, а ведь «подобные приказания надлежало бы давать исключительно на письме» (23 июля 1806 года). На самом же деле, перед отъездом из Петербурга Убри должен был получить от Александра I письмо для Лагарпа, но так и не дождался этого (о чем сам Убри упоминал в переписке с Министерством иностранных дел). Проблема, видимо, заключалась в статусе Убри, который имел довольно невысокий ранг по ведомству иностранных дел и, соответственно, не наделялся большими полномочиями (для того, чтобы подписанные им документы можно было легко аннулировать). Его отправка в Париж показывала, что Александр I не относился тогда серьезно к переговорам о мире. Император твердо был настроен на продолжение войны и создавал новую коалицию, к которой как раз в июле 1806 года ему, наконец, удалось привлечь Пруссию[341].