Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Лагарп не зря придавал такую важность этому эпизоду: с 1806 году Костюшко все более открыто становился в оппозицию к внешней политике Наполеона (что, соответственно, могло трактоваться и как желание сблизиться с Александром I), а самого французского императора характеризовал следующим образом: «Он не восстановит Польшу – он думает только о себе. Он ненавидит всякую великую нацию и сам дух независимости. Он – деспот, и его единственная цель – личные амбиции»[344].

В августе 1807 года, возобновив переписку с Александром, Лагарп попросил царя предоставить возможность через какое-либо доверенное лицо переслать в Петербург важные материалы и размышления по политическим вопросам. Однако ответа вновь не последовало. Тогда в следующем письме в начале декабря швейцарец вновь поднял вопрос о своем путешествии в Россию (в свете новых препятствий, какие создавало измененное Александром I законодательство о въезде иностранцев). И наконец, в конце 1807 года последовала «вспышка». Лагарп уже не счел возможным сдерживаться и объявил о фактическом разрыве со своим учеником – им стоило бы увидеться и объясниться, «когда бы судьба позволила друг друга понять; к несчастью, сегодня сие уже невозможно» (29 декабря 1807 года). Почему? Именно в это время из газет швейцарец узнал о том, что Россия присоединяется к провозглашенной Наполеоном континентальной блокаде Англии, формально разрывая с ней мирные отношения. Все это стало следствием обязательств, подписанных Александром I в Тильзите, которые только теперь раскрылись перед Лагарпом во всем объеме (и в которые раньше он не мог поверить!).

Главный вопрос, который задает сейчас Лагарп: зачем заключать союз, лишавший Россию независимой внешней политики, превращавший ее в «орудие или преданного вассала» Франции, когда можно было просто подписать мирный договор? Лучше даже было бы потерять одну или две провинции, чем принимать такие обязательства; «подобной терпимости даже десятью проигранными сражениями не оправдать» (31 марта 1808 года). Лагарп не может это объяснить ничем иным, кроме губительного влияния на царя со стороны людей из его окружения (он имел в виду прежде всего нового министра иностранных дел графа Николая Петровича Румянцева). Отметим, что Лагарп верно здесь угадывал политические комбинации русского двора, поскольку резкому «развороту» России в сторону Франции в Тильзите во многом способствовали усилия Румянцева вместе с влиятельным вельможей и дипломатом, вице-канцлером князем Александром Борисовичем Куракиным, хотя, естественно, решающим оставался выбор самого Александра I[345]. Этот выбор дался царю нелегко, он возбудил против него волну возмущения и критики как со стороны бывших «молодых друзей» (единодушно осудивших Тильзитские договоренности), так и даже внутри собственной семьи – как известно, ярыми противницами союза с Наполеоном, «роняющего престиж» российской монархии, выступали вдовствующая императрица Мария Федоровна и любимая сестра Александра I, великая княжна Екатерина Павловна.

Возможно, именно этими трудными обстоятельствами объясняется появление нового (после перерыва в четыре с половиной года!) письма Александра I к Лагарпу от 16/28 января 1808 года, переданного через прибывшую в Париж российскую посольскую миссию. По-видимому, Александр очень не хотел теперь потерять еще и доверие Лагарпа (на опасность чего явно указывало письмо швейцарца, отправленное месяцем раньше[346]). Император признавал, что «сильно виноват» перед своим учителем, заверял в неизменности своей дружеской привязанности к нему, а также в том, что получает и читает с большим интересом все его письма. Александр прекрасно знал, что уже этих слов будет достаточно, чтобы обиды Лагарпа развеялись и тот продолжил переписку, но царь пошел даже дальше – он написал, что согласен на приезд швейцарца в Россию в любое время, которое тот сочтет возможным. Однако ни о каких материальных условиях поездки, ни о требуемых для этого паспортах (о которых просил Лагарп) император не упомянул. Можно согласиться с швейцарцем, что Александр I был искренен, говоря, что присутствие учителя рядом с ним принесет ему радость, но в минуту написания письма просто не захотел снисходить до подробностей реализации этого. Но швейцарец продолжал и дальше наблюдать, что «технические» препятствия для его путешествия в Россию остаются не снятыми, а потому счел это завуалированным отказом.

Таким образом, благодаря своевременному ответу царя, разрыв его переписки с учителем в период «после Тильзита» не состоялся. Зато мощный заряд критики, который несла негативная оценка Лагарпом последствий союза Александра и Наполеона, остался и постоянно звучал в последующих письмах.