Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Однако, если в последней трети XVIII века вся Европа познакомилась с швейцарской культурой, а ее представителей были готовы радушно принимать в любой стране, то что же заставляло самих швейцарцев покидать свою Аркадию? Только на рубеже XVIII–XIX веков, уже после событий Французской революции, эхом отразившихся в Швейцарии, приходит осознание, что там царит не всеобщее счастье, а «старый режим» – разобщенная в силу языковых, конфессиональных и политических различий Конфедерация, где правят сильные, а голос простых людей не слышен; «свободные» крестьяне угнетены властями ничуть не меньше, чем при крепостном праве, а швейцарские правители столько же высокомерны по отношению к народу, сколь и пресловутый Гесслер. Поэтому начало Гельветической революции шокировало многих европейцев, вдруг задавшихся вопросом – разве швейцарцы не были уже свободны? И только Гёте, не избежавший прежде общего увлечения альпийским мифом, в 1796 году прозорливо писал: «Как? Швейцарцы свободны? Свободны ли эти зажиточные граждане в запертых городах? Свободны эти жалкие бедняги, ютящиеся по отвесам и скалам? На чем только человека не проведешь! Особливо на такой старой, заспиртованной басне. Они однажды освободились от тирании и на мгновение могли возомнить себя свободными, но вот солнышко создало им из падали поработителя путем странного перерождения целый рой маленьких тиранов; а они все рассказывают старую басню»[49].

Швейцарцы за пределами родины

Причины значительной эмиграции швейцарцев коренились, таким образом, в особенностях ее «старого режима», который – как бы это ни противоречило альпийскому мифу – заставлял многих жителей искать счастья за границей, а то и напрямую выдавливал их из страны. Впрочем, они увозили с собой свои умения и те лучшие традиции (трудолюбие, скромность, точность), которые были им свойственны, и поэтому для большинства стран швейцарская эмиграция была успешным приобретением.

В XVIII веке можно отметить три основных вида эмиграции из Швейцарии. Во-первых, традиционно продолжалось поступление в качестве наемников на военную службу других государств. На первом месте здесь, конечно, была Франция, которая в XVII–XVIII веках расширяла не только военные, но и экономические и культурные связи с западной частью Швейцарии (одно из явных следствий чего – литературный французский язык полностью вытеснил из этих областей местные «провинциальные» романские диалекты, которые сохранились только в виде народного говора «патуа»). В 1777 году был торжественно обновлен договор между всеми членами Конфедерации и Королевским двором о формировании во Франции швейцарской гвардии – как помним, именно эта гвардия оказалась единственной, кто до конца защищал короля Людовика XVI во время штурма дворца Тюильри революционерами в 1792 году. И если во Франции снискали себе славу представители франкоязычных земель Швейцарии – Во, нижнего Вале, Нёвшателя и др., то не менее знаменитыми в Европе считались также швейцарские полки в Голландии и в Риме (на службе у папы), куда поступали уже жители Берна, а также Центральной Швейцарии. Часто встречались швейцарцы и в войсках итальянских государств, например Венецианской республики или Пьемонта. Как вскоре будет показано, в XVIII веке швейцарские офицеры появились и в русской армии.

Во-вторых, в этот период постоянно увеличивается ремесленная эмиграция. Объяснение этого следует, помимо прочего, искать в экономической ситуации Швейцарии XVII–XVIII веков. Начальный процесс формирования промышленного производства затронул здесь преимущественно район Швейцарского плато и предгорий Юры. При этом в городах этому процессу мешало сопротивление цехов. В то же время местное сельское население в большинстве относилось к «подчиненным территориям», находившимся под гнетом городских кантонов, а потому боролось за выживание и охотно принимало дополнительные работы, не связанные с сельским хозяйством.