Поэтому предпринимателям было выгодно прибегать к так называемой «рассеянной мануфактуре», то есть раздавать промышленную работу по деревням. В таких условиях здесь развивалась текстильная отрасль и особенно сборка часов. Технологии создания механических часов были завезены в Швейцарию из Франции и Голландии и быстро совершенствовались – достаточно вспомнить знаменитых часовых автоматов-«андроидов» (1774), умеющих писать, рисовать и играть на органе, которых создал удивительный мастер Пьер Жаке-Дро, сын крестьянина одной из долин швейцарской Юры. Заметим, что производство часов, принадлежавших к предметам роскоши, давало огромную прибыль, поощряло экспорт и в то же время не требовало никаких ресурсов, кроме собственных умений – и это было важно для развития ремесла в Швейцарии, где, как уже упоминалось, практически нет месторождений металлов и других природных ископаемых, на которых можно было бы создать собственную промышленность (некоторое количество железной руды в Бернских Альпах, о чем Галлер упоминает в своем стихотворении, едва могло удовлетворить региональные потребности). Тем самым, и швейцарские изготовители тканей, и часовщики привыкли работать с привозным материалом, а потому легко готовы были сниматься с места и переезжать в другие страны, как оно и происходило. В связи с растущим экспортом в XVIII веке постепенно в ранг промышленного производства переходит и производство швейцарского сыра, который начинает цениться в Европе, однако в это время эмиграция сыроваров за пределы Швейцарии еще сравнительно редка (она станет типичной только для XIX века). Из других профессий также высоко ценились, например, каменотесы и строители из Тессина – опять-таки «подчиненной территории», что стимулировало отъезд населения на заработки.
Наконец, в-третьих, в XVIII веке начинается массовая эмиграция учителей, а также гувернеров и гувернанток. Иначе говоря, представители богатых сословий по всей Европе, от Мадрида до Санкт-Петербурга, предпочитали вручать воспитание своих детей именно в руки швейцарцев. Поскольку во многих странах эпохи Просвещения в воспитании преобладал французский язык, то речь здесь преимущественно шла также об уроженцах земли Во, Фрибура, Нёвшателя и т. д. Их знание французского языка и владение манерами считались образцовыми, а отношение к своему делу – самым серьезным. Спрос на таких учителей, естественно, определялся распространением по Европе «швейцарского мифа»: предполагалось само собой разумеющимся, что они будут воспитывать детей в духе Руссо и уберегать от «общественных пороков».
Заметим, что во всех названных трех эмиграционных потоках самым существенным образом присутствовала родина Лагарпа, земля Во. Данный регион явно занимал одно из первых мест по вкладу в швейцарскую эмиграцию. Об этом свидетельствуют и количественные данные: в начале 1760-х годов взрослое население земли Во составляло примерно 120 тысяч человек, из которых каждый десятый мужчина (то есть, по грубой оценке, около 6 тысяч человек) проживал за пределами своей страны[50]. Разброс стран, куда они отправлялись, был весьма широк, вплоть до появляющихся в последней четверти XVIII века швейцарских поселений на восточном побережье США.
Какова же была для швейцарского эмигранта вероятность попасть в Россию? В XVIII веке складывалось немало благоприятных условий для этого. Среди ближайших сподвижников Петра I значился женевец Франсуа (в русской традиции Франц Яковлевич) Лефорт, достигший высоких чинов в русской армии и в 1697–1698 годах возглавлявший Великое посольство в Европу. Одной из его целей был поиск и приглашение иностранных специалистов в Россию, где начинали воплощаться в жизнь грандиозные петровские реформы. В первую очередь востребованы были офицеры, инженеры, архитекторы. Среди последних нельзя не отметить швейцарских зодчих, которые придали характерный облик строящемуся Петербургу: Доменико Трезини из Тессина, прибывший в Россию в 1703 году вместе с целой артелью своих земляков и вскоре ставший наиболее приближенным к Петру I архитектором, который заложил важнейшие здания и комплексы, такие как Кронштадт, Александро-Невская лавра и Петропавловский собор, а также Николай Фридрих Гербель из Базеля, назначенный в 1719 году главным городским архитектором Петербурга и продолживший застройку города в швейцарском «тессинском» стиле.