Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Свой вклад в подъем авторитета швейцарского Просвещения в последние десятилетия XVIII века вносила и деятельность живущих в стране философов, многие из которых были членами Гельветического общества, но одновременно приобрели и общеевропейскую известность. Так, философ-натуралист Шарль Бонне из Женевы в 1760-х годах описал теорию органической жизни, утверждавшую целостность и последовательную связь всех существ в природе, от микроорганизмов до человека. Столь же оригинальными были его взгляды на человеческое восприятие, где он проводил единую линию, связывающую нервные окончания, чувства, ощущения, память и идеи. Иоганн Каспар Лафатер из Цюриха, начинавший свою деятельность в рамках Гельветического общества в 1767 году изданием сборника патриотических «песен швейцарцев» (нем. Schweizerlieder), в 1770-х прославился созданием физиогномики – учения о внутренней жизни человека как совокупности действий его разума, желаний и чувств, которая должна непосредственно отражаться на его лице в минуты волнений, так же как и в состоянии покоя. Лафатер, кроме того, был известен своей толерантностью, не только религиозной, но и научной, стремясь найти компромисс между духовными воззрениями и рациональным познанием, присущим его времени. Характерно, что оба философа, и Бонне, и Лафатер, послужили главными учеными собеседниками Карамзина во время его пребывания в Швейцарии – молодой «русский путешественник» видел в них наставников, которые помогут ему в поисках ответов на важнейшие жизненные вопросы.

Среди других именитых членов Гельветического общества можно упомянуть и Иоганна Генриха Песталоцци, педагогические теории которого, опубликованные в 1780-е годы, привлекли к себе общее внимание Европы уже на рубеже XVIII–XIX веков, после того как он их начал с успехом применять в эпоху Гельветической республики. Наконец, говоря о философах, тесно связанных со Швейцарией, нельзя забывать и о Вольтере, который неоднократно проживал и на берегу Женевского озера – в земле Во или в самой Женеве, в загородной усадьбе Делис («Отрадное»), а в 1759–1778 годах он жил и умер во французском имении Ферне, расположенном всего в паре километров от границы женевских владений. Несомненно, что к этим местам Вольтера также тянула общая привязанность к альпийскому мифу (как уже упоминалось, он чрезвычайно высоко ценил вид из своего окна на Монблан).

В конце XVIII века известный немецкий ученый, профессор Гёттингенского университета Кристоф Мейнерс вполне обоснованно мог заявить: «Швейцария – это такое место в Европе, которое в первую очередь привлекает к себе внимание просвещенного человека». Причем именно эпоха, на которую пришлось становление личности Фредерика-Сезара Лагарпа в Швейцарии – 1760–1770-е годы – отмечена резким взлетом как самого швейцарского Просвещения, так и его влияния по всей Европе.

Проникали его идеи и в Россию, подготавливая почву для появления там швейцарцев в качестве будущих воспитателей царских детей. Альпийский миф усваивался в русской культуре конца XVIII века в той же самой мере, что и в других, а первой вехой здесь явилось путешествие великого князя Павла Петровича (будущего императора Павла I) по Швейцарии в августе–сентябре 1782 года (обратим внимание, что оно всего на полгода предварило прибытие в Петербург швейцарца Лагарпа для обучения сына Павла!). В роли альпийского проводника великого князя выступил его двоюродный дядя, принц Петр Гольштейн-Готторпский (будущий великий герцог Петр I Ольденбургский), воспитывавшийся в Берне и непосредственно входивший там в круг общения Галлера. Поэтому неудивительно, что путешествие Павла не только следовало горному «галлеровскому маршруту», но и наполнялось идеями, вдохновленными великим швейцарцем. Соответственно, великий князь вынес оттуда восторженное впечатление о счастливой и свободной стране (и даже приобрел несколько гравюр с видами гор, нарисованных Аберли)[47].

Но, конечно, подлинным первым русским «альпинистом» стал Н.М. Карамзин. Швейцария занимает в его «Письмах русского путешественника» не меньшее место, чем страны, куда большие по площади и более прославленные своей наукой или памятниками искусства. Карамзин ставит перед собой задачу узнать и пропустить через себя все идеи швейцарского Просвещения, а для этого ходит по горам с томиком Галлера в руке, а близ Женевского озера – с Руссо, стремился постичь философию природы у Бонне и беседует о смысле жизни с Лафатером. Одной лишь фразой, помещенной им в «Письмах» при самом въезде в страну, Карамзин дает понять, в какой мере полно и последовательно он усвоил все составные части альпийского мифа: «Итак, я уже в Швейцарии, в стране живописной натуры, в земле свободы и благополучия! Кажется, что здешний воздух имеет в себе нечто оживляющее: дыхание мое стало легче и свободнее, стан мой распрямился, голова моя сама собою подымается вверх, и я с гордостью помышляю о своем человечестве»[48].