Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Такие критические мысли не могли не совпадать с собственными ощущениями российского императора в адрес Наполеона. Но было и существенное различие – Лагарп никогда не призывал царя к началу войны, тогда как Александр I пошел на открытую конфронтацию с самозванным правителем Франции, от которой по мысли Лагарпа можно было бы удержаться. Уже в первом своем письме, отправленном после расставания с Александром I, прозвучала фраза, которую дальше, подобно рефрену, швейцарец будет постоянно повторять царю: «Политика первого консула приведет, кажется мне, к новым столкновениям. Как бы там ни было, интерес России в том состоит, чтобы выжидать и ни против правительства французского, из кого бы оно ни состояло, ни против прочих держав ничего не предпринимать такого, чем себя компрометировать можно»[318].

Таким образом, наставник Александра I, с одной стороны, прекрасно отдавал себе отчет в агрессивности политики Наполеона в Европе, но, с другой стороны, надеялся, что Россия в силу географической удаленности (а также благодаря своим огромным ресурсам, территории, политическому авторитету) сможет длительное время оставаться недосягаемой, свободной от вовлечения в европейские дипломатические споры и сохранять мир, столь нужный стране и лично Александру I для проведения намеченных им либеральных реформ, в которых Лагарп принимал такое живое участие.

Эта позиция разделялась многими в окружении российского императора, тем более что в марте 1802 года, был подписан так называемый «вечный мир» – Амьенский договор между Англией и Францией, после заключения которого в Европе больше не осталось стран в состоянии войны, а, значит, десятилетие непрерывных кровопролитных боев с участием стран Первой и Второй антифранцузской коалиции подошло к концу. Однако Александру не удалось сохранить внешнеполитическую линию, обеспечивавшую неучастие России в новых конфликтах.

Камнем преткновения стал Германский вопрос, то есть проведение новых границ внутри Священной Римской империи, в котором должны были участвовать и Франция, и Россия, взявшие на себя еще в 1779 году гарантии соблюдения этих границ. В июне 1802 года дипломатами обеих стран был согласован такой план переустройства Германии, от которого больше всего выигрывали интересы Наполеона. Александр I утвердил этот план, хоть и понимал, что он «не совсем отвечает видам России» – но эта сознательная уступка Бонапарту была принята ради скорейшего и успешного завершения дел по переустройству Германии, «желая дать Франции новое доказательство своих миролюбивых намерений»[319]. Тем самым стороны действительно избежали углубления споров и разногласий, но в то же время Россия допустила резкое усиление влияния Франции в ряде государств Южной и Западной Германии.

Именно это больше всего не нравилось Лагарпу, который в письмах к Александру I в конце 1802 и начале 1803 года подчеркивал утрату в данной ситуации немецкими князьями самостоятельности, их «раболепство» перед Наполеоном: «Разумеется, нуждалась Германия в переустройстве; но нынче предана она безгранично тому исполину, который вплоть до швейцарских гор раскинулся, и ни на одного из ее князей Вы положиться не можете, ибо не способны ни одного из них защитить должным образом»[320].

Критику Лагарпа вызвал и личный дебют Александра I на международной арене. В конце мая – начале июня 1802 года император выехал на встречу с прусским королем Фридрихом Вильгельмом III, и оба монарха провели военный смотр в Мемеле, на границе двух стран. В тот момент прусская политика непосредственно следовала в русле Наполеоновской Франции, и тем не менее Александр I заключил с Фридрихом Вильгельмом III тесный дружеский союз. Впрочем, какая именно политическая повестка обсуждалась в Мемеле в перерывах между взаимными излияниями дружбы и военными парадами, точно неизвестно, но Лагарп был уверен, что именно там Александр I согласился на значительное увеличение территории Пруссии, предложенное Францией. Швейцарец сожалел, что его ученик, по сути, пошел здесь на поводу у Наполеона, не видя в том выгод ни для Германии в целом, ни для России. И действительно, зависимость Пруссии от Франции в территориальном вопросе прочно удерживала первую от вступления в Антинаполеоновские коалиции вплоть до середины 1806 года, и Александру I в эти годы пришлось «раздваиваться» между своими дружескими чувствами к королю и фактическим отношением к Пруссии как к стране из противоположного лагеря. Одновременно и сама Пруссия, уверившись, что Россия одобрит любые ее действия, далее не смущаясь подыгрывала Наполеону.