Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Таким образом, внешне в отношениях учителя и ученика в 1802–1803 годах продолжали царить гармония и единство, но уже в этот период возникновение «острых» вопросов в переписке показывало, что Лагарп способен отмечать и задевать в своих письмах действительно болевые точки реформ Александра I. Российский император в свою очередь, хотя и мог бы извлечь из этого пользу, видимо, не готов был отвечать учителю со всей открытостью и откровенностью, предпочитая сглаживать углы и продолжая лишь заверять швейцарца в своей неизменной признательности и уважении.

Частично это проявилось и в вопросах внешней политики, где в те же годы назревали серьезные перемены.

Наблюдая за Наполеоном

Как уже говорилось, одним из побудительных мотивов, которые привели Лагарпа в 1801 году в Петербург, явилось желание сблизить Александра I и Наполеона – двух людей, от которых, по мнению швейцарца, зависела тогда судьба всей Европы и развитие в ней «либеральных идей». Несмотря на всю сомнительность этого предприятия с точки зрения большой европейской политики начала XIX века, попытка Лагарпа была вполне искренней, хотя русским дипломатическим корпусом однозначно интерпретировалась как подтверждение подозрений в том, что Лагарп прибыл в Россию в качестве «агента Бонапарта»[315].

Возвращаясь обратно во Францию, Лагарп во исполнение своих намерений предложил Александру передать с ним личное письмо для первого консула. И царь действительно вручил своему наставнику непосредственно перед его отъездом короткое послание (от 7/19 мая 1802 года), где выражал Наполеону «дружеские чувства» и искреннюю надежду «установить самое близкое согласие между двумя правительствами и устранить все, что могло бы повредить этому согласию». Лагарп надеялся, что такое письмо поможет длительному «поддержанию мира в Европе», а также распространению «просвещения и свободных учреждений»[316].

Из Франции Лагарп хотел иметь возможность и дальше сообщать Александру важные внешнеполитические известия, причем для тайных донесений предусмотрел даже два вида специальных шифров. Названный «агентом Бонапарта» в Петербурге он, по сути, хотел стать «агентом русского царя» в окрестностях Парижа – и действительно, значительная часть его переписки с Александром I содержала серьезные размышления о европейской политике, в которых за точку отсчета Лагарп принимал именно позицию России и ее государственную пользу.

Такие размышления естественно сосредотачивались вокруг фигуры Наполеона. Но если в момент гельветической революции у Лагарпа по отношению к нему присутствовала определенная доля восхищения, то в переходный период от консульства к Французской империи мнение царского наставника принципиально изменилось.

Сперва Лагарп, как и многие в Европе, был увлечен фигурой «освободителя народов» – разящего оружия революции, которое на штыках приносит идеи Просвещения другим нациям. Но после того, как в 1800 году он был принят Наполеоном в Мальмезоне с холодностью и, хуже того, «с оттенком грубости», это раскрыло, наконец, Лагарпу глаза на истинные мотивы, которыми диктовалась политика первого консула относительно Швейцарии. Речь меньше всего шла о защите революционных преобразований, но скорее – о гарантиях стабильности и контроля за страной, прикрывающей альпийские перевалы, а также о требованиях содержать (в качестве вассального государства) французские войска на своей территории.

Летом же 1802 года успешное воплощение плана Бонапарта по сохранению за собой пожизненных полномочий первого консула окончательно убедило Лагарпа в порочности амбиций последнего и в невозможности установить длительное согласие между ним и российским императором. «Всякий задушевный союз между этими двумя людьми мне отныне кажется невозможным. Открытость, умеренность, либеральные и филантропические идеи одного сопрячь невозможно с двуличностью, безмерным честолюбием и нелиберальными идеями другого», – писал Лагарп в июле 1802 года[317]. Именно поэтому после прибытия в Париж он отказался передавать Бонапарту то самое личное письмо, которым царь снабдил Лагарпа при отъезде из Петербурга.

Обличая теперь «нового Карла Великого», который грезит исключительно о том, чтобы стать родоначальником новой династии, упрочить свою власть «на обломках свободы» и включить в состав «империи галлов» как можно больше народов и провинций, Лагарп не раз предупреждал Александра I об опасности недооценивать «аппетиты» первого консула. В частности, по совету швейцарца царь прочел и полностью одобрил запрещенную французской цензурой брошюру Камилла Жордана «Об истинном смысле национального голосования о пожизненном консульстве».