Лагерь

Марк и Кристал сочинили для меня сложный танец, словно необходимости попадать в ноты и помнить заковыристый текст было недостаточно. Сцена представляет собой амфитеатр, колизей вокруг меня, и я выхожу на нее, смотрю на публику и пою. В «Грязном старикашке» хорошо то, что свою песню я могу исполнить супердраматично, и Марк это одобрил. «Дива золотого века Голливуда, – сказал он. – Думай о Норме в “Сансет”, о Дэвис во “Все о Еве”». Вот я и взял на вооружение слегка откинутую назад голову и широко распахнутые глаза. Я не в женском платье, но мне наклеили искусственные ресницы, чтобы создать нужную атмосферу. И теперь мне предстоит спеть о мужчине, которого люблю – он худший из всех, и я знаю это, – о том, как он обманывает и изводит меня, и я не знаю, что мне делать – убить его или поцеловать.

И когда я пою, то спускаюсь и поднимаюсь по ступенькам амфитеатра. И при этом я не иду. А танцую. И еще принимаю позы. Все это непросто. Самое главное здесь – пение, потом игра, потом танец, по крайней мере, так считает Марк, и потому, если я сделаю неверное движение, то мне не следует расстраиваться по этому поводу. Но я не хочу делать неверных движений.

Вот я и не делаю их. По мере того как я пою, мелодия захватывает зрителей. Я чувствую, что они боятся смеяться, не желая сбить меня, чувствую, что их цепляют мои слова, мои гримасы, мои движения. Вверх и вниз по ступеням, и это так похоже на отношения между моим героем и его мужем. Каждая новая интрижка – это вызов, каждое мгновение моей любви к нему – падение, и единственный компромисс здесь – гнев. Смешной гнев, разумеется. Позы, гримасы, широкие и высокие шаги, метание от гнева к похоти. Я пою и слышу, как зрители тихо смеются, но в то же время они и сочувствуют мне. Мы словно разговариваем друг с другом, вместе обыгрываем личность моего героя – кто он есть и чего он хочет. До чего же он одинок. И мы можем сопоставить его с собой.

Заканчиваю петь, взяв высокую ноту, а потом следуют взмах руки и поклон, и затем – аплодисменты. Они ударяют меня, как сильная океанская волна, почти сбивают с ног. И когда свет гаснет, я вижу в толпе Жасмин, она аплодирует стоя. Я улыбаюсь, хотя знаю, что Жасмин встает, аплодируя любому исполнителю. Но затем встают и другие зрители, и я почти что испытываю шок. Встают ребята из лагеря. Мои родители. Родители других ребят. Встают все зрители, и я чувствую, как слезы щиплют мне глаза, когда я складываю ладони вместе и кланяюсь, и посылаю воздушные поцелуи – все еще оставаясь в образе, – а потом покидаю сцену.

– Слышишь, как тебе аплодируют? – восклицает Джордж, обнимая меня, стоит мне только оказаться вне поля зрения зрителей.

– Они встали! – почти шепчу я, когда он отпускает меня.

– ЧТО? Овация стоя? – Джордж опять заключает меня в объятия. – Дорогой, это потрясающе, и ты заслужил это!

– Тсс, – шипит на нас Марк. – Но это было сказочно, Рэнди. Ты должен гордиться собой. А теперь готовься к своему следующему выходу.

* * *

После финальных поклонов все исполнители и вообще вся команда обнимаются, и смеются, и плачут за кулисами. Самое горько-сладкое в спектакле – то, что он проходит в последний день нашего пребывания в лагере. Потом мы снимем грим, закончим паковать вещи, пообедаем с родителями и уедем. Наш момент наибольшей гордости собой – одновременно и прощание.

Но в первые минуты после шоу счастье перевешивает грусть. Я обнимаю Джорджа, и Эшли, и Паз, и Монтгомери, и всех остальных. Когда с поздравлениями покончено, Марк и Кристал говорят, чтобы мы встали в круг, держась за руки, на сцене (публика к этому времени уже разошлась), и Марк произносит небольшую речь.

– Спасибо вам всем за то, что вы приняли участие в спектакле в этом году. Мы создали действительно нечто особенное и удивительное, и я надеюсь, вы все понимаете это. Мой психотерапевт говорит, что театр для нас – это способ примерить на себя разные личности, делать разные вещи, играть, не лишаясь при этом своей самобытности. И это не ограничивается лишь сменой костюмов, эти личности – наши ипостаси, у каждой из которых своя правда. И для того, чтобы явить это внешнему миру, требуется изрядная смелость. Вот почему я ТАК горжусь вами. Всеми вами. – Он шмыгает носом, по его лицу уже текут слезы, и Кристал кладет руку на его плечо. – Потому что вы продемонстрировали не только мое видение пьесы, но и свое собственное. Мы – семья. Сумасшедшая, театральная семья квиров. И я ужасно рад, что этим летом мы были вместе и что у нас был этот спектакль. – Он качает головой, стараясь больше не плакать, и потому на мои глаза тоже набегают слезы. – Я пришлю вам всем по электронной почте видео нашего мюзикла. Знаю, я не увижу вас целый год, но я буду думать о каждом из вас и обо всех вас, а также о спектакле, который мы поставим в следующем году. А теперь… ребята, для которых это последний год в лагере, пусть станут в центр круга.

На середину круга выходят пятеро ребят, Марк начинает называть их по именам, но дело заканчивается рыданиями. И на смену ему приходит Кристал.