Лагерь и литература. Свидетельства о ГУЛАГе

В одной повествовательной вставке Бронская-Пампух рассказывает о потрясшем лагерную жизнь событии (о котором говорилось уже у Солженицына) – Кенгирском восстании в казахской степи. Изучением этого случая она, по-видимому, занималась уже после отбытия срока. Упомянутая в качестве одного источников сведений об этих событиях глава солженицынского «Архипелага ГУЛАГ» «Сорок дней Кенгира» едва ли могла быть известна ей в 1963 году, хотя многое в ее тексте соответствует солженицынскому[527]. Ее версия касается отдельных этапов восстания, в котором участвовали преимущественно украинские заключенные, в том числе немало женщин, и явно конструктивную роль сыграли уголовники. Бронская-Пампух стремится как бы сценически показать ход восстания, создать своего рода визуализацию в духе упомянутой enargeia. Она воспроизводит разговоры действующих лиц, включая «своего» Михаила Новикова, подготовку, осуществление, стратегии, использование «оружия», взлеты и падения всего предприятия на глазах у городского населения. Поводом к этому начавшемуся с отказа от работы восстанию послужил расстрел заключенных при попытке силой преодолеть разделение мужского и женского лагерей. Обещание лагерного начальства не оставить этот расстрел безнаказанным и терпимо относиться к сообщению между «лагпунктами», а также прислать для переговоров уполномоченного, то есть члена ЦК, приводит к временному затишью. Новый виток восстания явился реакцией на невыполнение обещанного, сопровождаемой выдвижением подробных требований. Дело дошло до так называемой операции, в ходе которой восстание было подавлено (а Новиков в тексте Бронской-Пампух погиб). Вот отрывок из этой вставной повествовательной линии:

Против заключенных Кингира[528] были брошены две тысячи тяжеловооруженных солдат и семь танков «Т-34». Тысяча шестьсот солдат вели огонь. С аэродрома готова была в любой момент подняться в воздух эскадрилья бомбардировщиков МВД – выкрашенных в серо-зеленый «дугласов». Пятьсот погибших, в том числе двести женщин, и сотни раненых – таков итог «операции» под руководством генералов Бычкова и Долгих. Операции, проведенной спустя год после смещения Берии, в то самое время, когда ЦК партии уже постановил ликвидировать лагеря и освободить большинство политзаключенных. Предводителей восстания, одним из которых был Николай Алексеевич Кузнецов[529], приговорили к смерти и расстреляли (BP 436).

Ее освобождению из лагеря в 1946 году предшествовал период тяжелейшей работы на лесоповале, в который она силится, но не может выполнить норму поваленных деревьев (как и Гинзбург в своем аналогичном рассказе). С лесных работ ее отзывают. В дневниковой записи говорится: «Мне сообщили, что меня требует Польская рабочая партия. Я нужна новой коммунистической Польше. <…> Должна ли я была отказаться?». Этот в высшей степени неожиданный поворот в судьбе ее альтер эго связан с драматическим развитием вымышленной истории: не желающая покидать страну без ребенка Нина поддается обнадеживающим уговорам, уезжает, ждет и делает записи. Ее усилия растягиваются на многие годы. Лишь после того, как она уже заводит на Западе семью (со своим прежним мужем, прошедшим через концлагерь), от оставшейся в Магадане бывшей солагерницы она узнает о местопребывании дочери. Скупая переписка между вновь появившейся матерью и вновь обретенной дочерью (здесь опять-таки звучат голоса от первого лица) приводит к тому, что теперь уже двадцатилетний «ребенок», все это время считавший себя покинутым, отклоняет материнское приглашение ехать на Запад (в тексте речь о Гамбурге).

В разговоре с американским секретным агентом (потерявшим семью в Освенциме) в берлинском районе Далем обосновываются ее временная работа на польскую компартию в Восточном Берлине и ее отход от партийной идеологии. Предложение сотрудничать с американскими спецслужбами она отклоняет.