Лагерь и литература. Свидетельства о ГУЛАГе

В противовес этой позиции Бронская-Пампух рассказывает в последнем абзаце книги о дальнейшей судьбе своей вымышленной дочери. Виктория, дитя комбината, не хочет на «материк», а хочет вести «счастливую семейную жизнь» там, где живет. Эта повествовательная находка имеет реальные соответствия. Многие освободившиеся так и не покинули те края (Герлинг-Грудзинский сообщает, что некоторые даже на свободе не перестали выполнять ту же самую работу, которая раньше была принудительной). Покинувшая комбинат девушка теперь свободна. На пароходе, везущем ее на курорт для лечения, она встречает пожилую женщину, которая замечает ее слезы при виде исчезающей на горизонте Колымы:

– Приезжала цветущей женщиной, а на материк возвращаюсь развалиной. Уж поверьте, я двадцать два года кляла Колыму день и ночь. – Это моя родина, – тихо возразила Виктория. – Здесь я появилась на свет и росла. Тоже двадцать два года. Я эти полукруглые колымские холмы – люблю! (BP 483)

Советское посольство в Роландсеке подтверждает «реабилитацию» с пометкой, что «согласно наведенным справкам дело Бронской-Пампух прекращено за отсутствием состава преступления»; компенсация, которой она добивалась, предоставлена не была. Известность у немецких телезрителей Ванда Бронская-Пампух получила как специалист по Восточному блоку в посвященной политическим дискуссиям утренней воскресной программе Вернера Хёфера в 1960‑е годы.

Благодаря аукториальной повествовательной перспективе реальный опыт узницы колымских лагерей неразрывно, до неразличимости (для читателей), переплетается с вымышленным. Однако вымысел в этом тексте всегда опирается на события, обстоятельства и констелляции действующих лиц, имеющие несомненную реальную основу, – начиная с дореволюционных времен в цюрихском кафе «Адлер» вплоть до появления агента американской разведки в Берлине 1950‑х годов. Но, пожалуй, в 1960‑е, когда знания о реальности ГУЛАГа еще не были широко распространены, роман «Без меры и конца» не был воспринят как просветительский текст именно из‑за жанра. Хотя романная повествовательная форма и «маскирует» автобиографическое начало, говорить о придумывании некой фиктивной личности, если не считать заключительной части, здесь все-таки не приходится. Бронская-Пампух превратила «автобиографическое» я в чужое. Она пишет ксенографию, которая и есть ее биография. Зачем она так поступает? В Германии 1963 года ее отчету о фактах, имей он форму автобиографии, не поверили бы. Подобно тому как для своих политических статей она по совету друзей-журналистов берет мужской псевдоним, так и автобиографию она «псевдонимизирует». Роман как бы не соотносится с ее личностью, не предполагает возможности поставить под сомнение его правдивость. О тех событиях в тексте, которые на самом деле не происходили с ней самой, она узнала от других, причем значение этих событий для лагерной истории было бесспорным. Для своего предмета она выбрала жанр, который Шаламов не только отверг, но и объявил мертвым.

28. Текст о двух лагерях: Маргарита Бубер-Нойман

В книге «В заключении у Сталина и Гитлера» Бубер-Нойман изображает обе лагерные системы. Неслучайно именно Артур Кёстлер посоветовал ей написать о своем лагерном опыте и опубликовать написанное. Книга вышла в 1947 году на шведском языке, по-немецки же впервые увидела свет в 1948 году[530].

Отдельные этапы ее двухлетнего – после ареста в Москве в 1938 году – пребывания в лагерях Казахстана и пятилетнего заключения в концлагере Равенсбрюк фиксируются хронологически, причем о долге свидетельства, в отличие от большинства других отчетов, напрямую не говорится. Но хотя долг этот открыто не декларируется, в ее записках он исполнен в полной мере. Как известно, она выступила свидетелем на процессе Виктора Кравченко, чья книга «Я выбираю свободу» во Франции спровоцировала против него кампанию, в которую сегодня трудно поверить. Ее показания сыграли решающую роль в подтверждении его слов о том, что в Советском Союзе существуют лагеря принудительного труда.