Рисуемые ею образы дают представление о чрезвычайно пестром лагерном коллективе, на одном полюсе которого находятся опасные и наглые уголовницы, а на другом – терпеливые страдалицы. Последних воплощают для нее две монахини, принадлежащие к «тайному религиозному ордену». Она сообщает, что осудили их за «контрреволюционную агитацию», и приводит небольшой рассказ о них:
Их платья, всегда препоясанные веревкой, напоминали рясы. Однажды в степи, во время обеденного перерыва, они расположились на куче зерна и запели! То были прекрасные старинные церковные песнопения. Заметив, что мне это в радость, они, всегда такие застенчивые, совсем оттаяли и спросили, есть ли церковные песни и в Германии. Я спела им старинный гимн деве Марии, который им так понравился, что они просили еще и еще. Так мы и подружились. Как-то раз давали баланду с мясом. В то время неподалеку от нашего участка убирали зерно комбайнеры, которых приходилось кормить с той же кухни, что и нас. Царило ликование. И тут ко мне очень робко приблизилась одна из монахинь и, объяснив, что сейчас пост и мяса им нельзя, предложила его мне. Я не отказалась. Обе жили в полной изоляции. Они казались совсем запуганными, ни разу не потребовали даже сущей малости. Когда, например, вернулась колонна из Бурмы [название лагеря. –
Переход от вглядывания, даже погружения в картины природы к опыту непосильного труда – частый предмет ее описания; интересны создаваемые ею образы, например песчаной бури:
Но когда сухой карагандик [колючее степное растение. –
Воспоминание о тяжелой инфекции с высокой температурой, благодаря которой она попала в санчасть, побуждает ее описать работу больницы. Подобно Марголину, Герлинг-Грудзинскому и Гинзбург она изображает само учреждение, систему и компетентного врача-спасителя.