Лагерная учительница

Шли мы теперь в густой толпе, которая колыхалась, переговаривалась, пела. У всех были возбужденные, решительные, счастливые лица, уверенные в своей правоте, силе. «Поставь пару водометов на пути, начни поливать! — подумал я. — Куда решительность денется? Как зайцы разбегуться!» Показалась Смоленская площадь, ровная цепь солдат поперек пустынной улицы. На тротуарах под деревьями жались корреспонденты с кинокамерами и фотоаппаратами. Метров за сто от цепи солдат, спрятавшихся за щитами, толпа притихла, гудела приглушенно, замедлила шаги.

— Женщины и старики — назад! Молодежь — в первые ряды! — зычно скомандовал кто-то.

Мы с Никитиным совсем в первые ряды не лезли. Держались за спинами. Сближение продолжалось. «Вот так и я торчал все эти дни! — подумал я, разглядывая приближающиеся растерянные юные лица солдат за щитами. — Бросили дурачков на произвол судьбы!» Метров за пятнадцать до цепи, зычный голос снова гаркнул:

— Камнями — огонь!

Полетели камни в солдатскую цепь. Жалко стало бедных новобранцев, присевших, спрятавшихся за щиты, по которым лязгали, барабанили камни.

— Вперед!

Мы кинулись на щиты, которые вдруг организованно расступились, не рассыпались, а дружно, плотным строем сдвинулись к тротуару, пропуская толпу, которая с восторженным криком победителей потекла по улице к Белому дому. Я думал, что нас попытаются остановить на подступах к парламенту, но и там солдаты быстро сдвинулись и строем, прикрываясь с боков щитами, отступили к американскому посольству. Их не трогали, на них не обращали внимания. Толпа радостно ревела, заполняя площадь перед Белым домом. На балконе один за другим появлялись депутаты, что-то пытались говорить, но в радостном реве не было ничего слышно. Тут и там в толпе раздавались возгласы: Победа! Победа! Появился Руцкой, толпа еще радостней, еще яростней заревела, взметнулись тысячи рук: — Победа! Победа!

11

Я поддался общему настроению и тоже готов был восторженно славить победу, но Никитин толкнул меня и сказал на ухо:

— Готовься! Начинается второй этап… Пробираемся ближе к мэрии. Будем штурмовать!

Мэрия, бывшее здание Совета экономической взаимопомощи, высилась неподалеку в наступающих сумерках как громадная раскрытая книга.

— Ты что, — поразился я. — Ее же взять нельзя! Она нашпигована спецназом. Они завалят трупами.

— Не бойся, возьмем. Они в курсе… Только выше пятого этажа не суйся. Понял?

Толпа начала умолкать, готовясь слушать Руцкого, который на балконе поднял обе руки вверх, одновременно и приветствуя, и успокаивая народ. И вдруг в почти наступившей тишине простучала автоматная очередь. Люди со стороны мэрии шарахнулись на площадь, сжимая толпу. И те, что были на балконе, и мы — на площади, повернулись разом в сторону мэрии, туда, откуда раздалась автоматная очередь, и сразу все затихло.

— Мужики! — загремел в тишине яростный голос Руцкого. — Если вы еще мужики, возьмите мэрию! Возьмите Останкино!

— Сработало! — радостно, но негромко воскликнул Никитин, толкнул меня и заорал: — На мэрию! — скомандовал мне. — Не отставай! — И побежал к мэрии, увлекая за собой людей.

Снова толпа послушным стадом рванулась туда, куда погнал пастух. С ревом неслись люди, обгоняя нас. Никитин, хоть и орал: На мэрию! — но не шибко рвался первым подскочить к ней, уступал это право другим. Я топал следом, каждую секунду ожидая услышать автоматные очереди и полузабытое жужжание пуль, думал, что здесь прольется кровь, о которой говорил Никитин, не было слышно ни одиночных хлопков, ни быстрых очередей. Вслед за толпой мы протиснулись в вестибюль, нигде не было видно ни милиции, ни военных.

— Хватит, — остановил меня Никитин и прижал к стене. — Мы свое дело сделали. Это было не трудно. Дальше посложней…

Мимо нас, придавливая, притирая к стене, текли люди, почти одни мужики, лишь изредка мелькали женские шапочки и платки. Все стремились к лестнице наверх, у всех были целеустремленные, возбужденные лица, у всех горели глаза. Поток тек в одну сторону, и был нескончаем. Толпа у входа в мэрию увеличивалась и увеличивалась. Всем хотелось в мэрию, хотелось своими глазами увидеть победу, пощупать ее руками. Выбраться назад не было никакой возможности. Никитин опять нашелся. Он отодвинул руками, напиравших на него людей, освободил возле себя пространство и закричал, раздирая рот:

— Победа, товарищи! Мэрия взята! Ура-а-а! Нужно брать телевидение! Останкино!

Люди рядом с нами приостанавливались, смотрели осмысленней.

— Останкино! — ревел Никитин.

Я, увидев некоторую приостановку потока, тоже крикнул: В Останкино! — И двинулся на толпу по направлению к выходу. Никитин шел за мной и орал мне в затылок: — В Останкино! В Останкино! В толпе послышались другие возгласы: Победа! Телевидение! Останкино!

Мы медленно двигались к выходу. Никитин замолчал. Кричали другие.

— Охрипну я сегодня, — хохотнул он мне в ухо сзади.

Выбрались на улицу, Никитин шепнул мне:

— Смотри, тут где-то грузовики должны быть… Ага, вот они, смотри!

На площадке стояло несколько машин с крытыми брезентом кузовами.