Лакировка

Когда они устроили прием в честь леди Эшбрук (никто из них не забыл этого вечера, а некоторые продолжали чувствовать себя в чем-то виноватыми), она попыталась довериться Хамфри. Она уже знала, что Поль ускользает от нее. И не жалела себя. Жалости к себе у нее было не больше, чем к другим. Разговаривая с Хамфри, она почувствовала облегчение: он тоже не жалел и не винил. Она старалась быть честной. Но даже самые честные в минуты потери ссылаются (не только вслух, но и в собственных мыслях) на причины, которые если и играют роль, то лишь второстепенную. Полю нужна партнерша в постели, думала она с обычной клинической ясностью. С этим все хорошо и просто. Но, кроме того, как она сказала Хамфри, ему нужна хозяйка дома, а для этого она не годится и потому рано или поздно они расстанутся.

Она долго рылась в своей душе и обнаружила лакуну, которая скрывала другую, спрятанную более глубоко. Она сумела бы понравиться любым людям, которых мог привести домой Поль. Она, возможно, показалась бы им непонятной или замкнутой, но она бы им понравилась: с самого детства она нравилась гораздо чаще, чем она об этом догадывалась. Она даже верила, что некоторые мужчины ее любят, но не верила, что она им еще и нравится. И дело было вовсе не в том, что она не могла быть с другими такой, как хотел бы Поль. Беда заключалась в том, что она не могла быть такой с самим Полем. А это уже ловушка судьбы, и распознать ее невозможно.

Умный, одаренный, он обычно бывал терпелив с ней и уверен в себе. Но при всей этой уверенности ему иногда требовался отклик, самый безыскусственный — какое-то ободрение, чувство, что она вся с ним. И когда — реже, чем другим, — ему был нужен этот простой отклик, она могла дать ему только крохотный обломок.

И так было всегда. И с родителями — она считалась с ними, умела быть забавной, но когда им требовалась просто любовь, они тоже получали крохотный обломок. Почему-то она не могла ни сама поверить, ни хотя бы сделать вид, что она обладает целеустремленностью. Никогда в жизни она даже самой себе не могла сказать, чего бы ей хотелось. Еще в юности, когда у нее, казалось, было все, когда за ней ухаживали, когда ее домогались, друзья спрашивали, что она собирается делать. А ей нечего было ответить, и тонким голосом, торопясь ускользнуть, она растерянно говорила, что, наверное, выйдет за кого-нибудь замуж. Так она и поступила. Ее муж был любящим, заботливым, добрым — добрее Поля, хотя и без его чуткости. Она тоже старалась быть любящей и заботливой. Этого оказалось мало. Он ни на что не жаловался. Он просто ушел от нее.

Иногда она думала, что, наверное, в те времена, когда браки заключались на всю жизнь, она чувствовала бы себя не такой неприкаянной: что человек сеял, то он и пожинал. И пусть ее муж спал бы с другими женщинами — значит, виновата она. И она приспособилась бы. Пусть бы и Поль спал с другими женщинами. Она тоже приспособилась бы.

Вот тут ее клиническая ясность ей изменила. Это настолько не отвечало ее характеру, что даже Поль удивился бы, но она была ревнива. И когда молоденькая Сьюзен попыталась подцепить Поля, ревность ее была острее и мучительнее, чем оправдывалось обстоятельствами. Но она ограничилась одной из своих бесцветных шуток. И только. Она не могла допустить, чтобы он увидел или догадался, что она испытывает на самом деле. Если бы она могла это допустить, возможно, все сложилось бы для нее лучше.

А, довольно! Жалеть себя она не станет. Держишься — и хорошо. Жизнь обманывает твои надежды, но ведь другого выбора нет. Она изучающе посмотрела на сына, который теперь упоенно созерцал буксир, режущий маслено-гладкую реку. Все-таки что-то. Она снова взглянула на статую Хаскиссона. На редкость нелепое творение! Ее губы сложились в красивую сдержанную улыбку, которую многие мужчины находили загадочной. В эту минуту ничего загадочного в ней не было: Селия улыбалась, потому что ее насмешил замысел скульптора.

Солнце спустилось совсем низко. Мальчику уже давно пора ложиться, и скоро время ее ужина. Она вышла с ним на тротуар. Они прошли несколько шагов, он весело болтал. Она остановилась — им надо было перейти на островок безопасности. Мальчик стремглав кинулся через дорогу. Из-за стоящего грузовика на большой скорости вылетел автомобиль. Селия закричала. Вероятно, мальчик не услышал, но он увидел мчащуюся на него машину. Реакция v него была мгновенная — он остановился как вкопанный, резиновые подметки его туфель словно прилипли к асфальту. Машина проскочила в футе от него. Шофер что-то вопил и грозил кулаком.

У Селии подступила к горлу тошнота. Она стояла на островке, сжимая руку сына. Ее щеки побелели. Она стояла так очень долго и побежала с ним к тротуару, только когда увидела, что улица до угла совсем пуста.

Когда они уже подходили к дому, мальчик спросил:

— Мама, что с тобой?

— Ничего. Пожалуйста, переходи улицу осторожно. Ведь машин очень много. На больших улицах всегда жди меня. Пожалуйста.