Лакировка

— Иногда зритель лучше видит игру, чем ее участники. Я прошу вас не полагаться на то, что вы думаете о ситуации. Может быть, вы просто принимаете желаемое за действительное. Выслушайте меня спокойно. Я попробую объяснить, как это представляется мне. Она — истинная женщина. Она может дать вам жизнь и радость и сама будет радоваться. Но это не все. У нее есть потребность быть опорой кому-нибудь. На нее неотразимо действуют самодовольные пустозвоны — мы уже об этом с вами говорили. Дутые величины вроде Монти. Она могла бы попасться на удочку этого врача — того, который воображает себя мыслителем. Можно подумать, будто она перед ним преклоняется. Но я толкую это по-другому: я убежден, что в глубине души она чувствует их никчемность и что они сами чувствуют свою никчемность, а потому ищут в ней опору. Она гораздо более сильная личность, чем ее пустоцвет муж, и боюсь, вы ни и чем не разберетесь, пока не допустите возможности, что в конечном счете это ей и нужно.

Хамфри был вне себя от возмущения, лицо у него побелело, но он справился со своим голосом.

— А может быть, ей нужно что-нибудь попроще, — сказал он.

— Вы не дутая величина. Вы настоящий. Вы никогда ни на кого всерьез не опирались, и вам никогда это не понадобится. Вы можете дать ей все, чего она была лишена. И мне очень жаль, но я не могу поверить, что она сумеет вырваться и бросить на произвол судьбы беспомощного неудачника.

Хамфри помолчал. С неожиданной решимостью в голосе Лурия добавил:

— Я долго колебался, говорить об этом или нет. Больше я не скажу ни слова.

Хамфри ответил вежливо, но холодно:

— Раз вы так думаете, вы имели полное право все высказать. Это разумеется само собой, и я благодарю вас. — Он махнул бармену, чтобы тот налил еще пива.

Наступила пауза. Потом Алек Лурия снова заговорил, но его бас рокотал без прежней уверенности:

— По правде говоря, у меня тоже не все благополучно.

— А что?

Лурия улыбнулся непривычно смущенной улыбкой.

— Моя жена со мной разводится.

— Да неужели?

Жена Лурии летом к нему не приезжала. Хамфри видел ее всего два раза и ничего не знал об их отношениях. Во всяком случае, Лурия не вел себя как человек, удрученный горем. Хамфри продолжал:

— Простите, но насколько это для вас серьезно?

— Ну, во всяком случае, не вопрос жизни и смерти. Не стану притворяться, будто я так уж потрясен. Но я чувствую себя порядочным дураком.

— Это составит для вас заметную разницу? Я имею в виду — материально.

— Пожалуй, столь великосветскую жизнь мне вести уже не придется. Разве что женюсь на какой-нибудь ее доброй приятельнице. Между прочим, выходное пособие мне дают щедрое. Миллиона два долларов, говорят адвокаты.

Брак этот продлился пять лет. Свадьба была гвоздем нью-йоркского сезона. Его жена принадлежала к старинной американской семье и унаследовала значительную часть фамильного состояния.

— Ну, это хоть что-то. — Хамфри не удержался от ехидной усмешки. — Пожалуй, вы сможете поддерживать тот скромный образ жизни, который уготовил вам господь.

На величественном лице снова появилась смущенная, пристыженная улыбка, совершенно ему чуждая.

— Да, конечно, это некоторое утешение, — согласился Алек Лурия, посмеиваясь над собой. Потом он сказал: — Но я чувствую себя препорядочным дураком, причем в разных смыслах. Скажите, Хамфри, — добавил он задумчиво, — вам приходилось иметь дело с очень богатыми людьми?

— Крайне мало.

— А меня почему-то к ним тянет. Довольно неудобное пристрастие для серьезного ученого, вы не замечали? — Он пытался быть откровенным, но это было много тяжелее, чем давать советы.

Хамфри помог ему, заметив насмешливо:

— Вам действительно так уж необходимо, чтобы все ваши женщины были неимоверно богаты?

Алек Лурия задумчиво взвесил этот вопрос.

— Для брачных целей — как будто бы да. Я питал к Розалинде самые нежные чувства. И теперь еще питаю. Она очень умна. Но ее фамилия и деньги придают ей особый ореол. Знаете, я читал о ней в газетах, когда был мальчишкой и мы все ютились в двух комнатах.

— Ну, вы-то выбрались оттуда с поразительной быстротой. Послушайте, Алек, свою фамилию вы прославили, когда вам не было и тридцати, — мало кто еще из тех, кого я знаю, имеет шанс достигнуть чего-нибудь подобного.

— Благодарю вас, — сказал Лурия вежливо, точно американка, которой похвалили ее новое платье. После чего басисто хохотнул. — Вот почему богатые и пожелали меня купить. Богатые верят, будто могут купить что угодно. Очень любопытное ощущение, когда тебя покупают. Жаль, что вы его не испытали.

— Нечего продать. Остается утешаться мыслью, что мне бы оно не понравилось.