Лакомые кусочки

Перевоплощение полностью захватило меня, я настолько перестал быть собой, что даже не помнил, как спустился с башни. Как бы то ни было, я очутился на улице, и теперь оставалось лишь следовать простым правилам. Всякую особь женского пола, которая попадалась мне на пути, будь то молоденькая девчонка или старуха, я хватал, смачно целовал, пачкая ее лицо сажей, отталкивал и с ревом несся дальше. Если девушка визжала от страха и убегала, я догонял ее, валил на землю и как следует перемазывал жирной смесью сажи и масла со своих ладоней и лица. Когда мне протягивали младенцев, перепуганных так же, как в свое время был перепуган я, сидя на руках у матери, я смягчал голос до сердитого рычания и аккуратно оставлял на маленьких щечках черные следы указательным и большим пальцем. Все это я делал, не произнося ни слова. Среди женщин были и такие, кто в нарушение правил забегал в дом. В этом случае я имел право ринуться следом, испачкать и разбросать все вещи, а также разбить один предмет — я предпочитал горшки, — если нарушительница не подставит для поцелуя щеку.

Кипучая сила весны переполняла меня. Я чувствовал возбуждение и страх невинных девушек, пылкий задор молодух, жаждущих продолжения рода и нарочно преграждающих мне путь. Мужчины подталкивали ко мне своих жен и дочерей, посмеиваясь особым смехом, в котором звучали нотки ревности. Теперь я понимал почему: им тоже хотелось скрыть лицо под медвежьей маской, а тело — под меховой шкурой, быть такими же высокими, свободными и дикими, олицетворять собой возрождение жизни. Раньше мне это и в голову не приходило…

В какой-то момент я пересекся со Стоу. На одной его щеке сажа уже стерлась, но из-за черного пятна вокруг глаза он все равно выглядел грозно. Мы немного побегали вместе, заражаясь энергией друг от друга, тем более что ловить шустрых девчонок вдвоем было сподручнее.

— А-ар-р-р-р-р-р-р!!! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-грр!!!

Мы мчались через кварталы, в которых я никогда не бывал, целовали старух, прижимая их к дверям, с хохотом преследовали стайки девчонок, хватали их за развевающиеся юбки и за ноги в синих башмаках.

— У меня в штанах колом стоит! — пожаловался задыхающийся Стоу, когда мы свернули за угол возле дома Велбрука. — Представь, если шкуры свалятся!

Думаете, мне было интересно узнать об этом? Ничуть.

— Не свалятся, — сказал я. — Там все зашито и завязано с расчетом на целый день. Мы — пленники внутри этого наряда.

— Как же в нем жарко! Если б штаны свалились, по крайней мере кое-какие части тела проветрились бы. Слушай, а ты заметил, как горят глаза у молодух? Прямо готовы прыгнуть на нас с разбегу!

— Может быть, — сухо отозвался я. — Давай так: ты беги прямо, а я сверну в проулок и отрежу путь вон тем прачкам.

— Молодец, соображаешь! — обрадовался Стоу.

Он скрылся из виду, а я оказался в узком проулке: слева — стена имения Хогбеков, справа — ограда монастыря, за которой виднелись залитые солнцем лужайки.

Тело мое под шкурами было липким от пота, пот струился из-под медвежьей шапки. Сколько уже прошло времени? По традиции мы должны бегать, рычать, целоваться и перемазывать женщин сажей до тех пор, пока нас не остановят. Медведь, который выдохся раньше срока, станет посмешищем и вызовет всеобщее презрение. Мы должны успеть пометить медвежьим знаком всех женщин города и при этом действовать быстро, дабы остаться неузнанными, ведь сегодня мы — не люди, а медведи.