Лакомый кусочек

Тем не менее здесь не так уж и плохо, и я чувствую себя весьма уютно. Я нахожусь в небольшом отсеке, расположенном скорее всего на верхнем участке двенадцатиперстной кишки, как раз там, где перед правой почкой она круто уходит вниз. Пол довольно ровный — в самом деле, это было первое ровное место, на которое я попал во время ужасного спуска по глотке мисс Роуч,— и лишь по этой причине мне вообще удалось остановиться. Вверху я могу разглядеть окруженное чем-то мягким отверстие, представляющее собой, как я полагаю, пилорус, то есть место, где желудок переходит в тонкую кишку (я еще помню некоторые из тех схем, что показывала мне мама), а внизу в стенке есть смешная дырочка, через которую проток поджелудочной железы попадает в нижний участок двенадцатиперстной кишки.

Для человека столь консервативного во вкусах, как я, все это несколько странно. Лично я предпочитаю дубовую мебель и паркетные полы. Но есть здесь все-таки одна вещь, которая доставляет мне огромное удовольствие, и вещь эта — стены. Они упоительно мягкие, как будто чем-то набиты, и благодаря этому я могу сколько угодно бросаться на них и отскакивать, не получив ни малейшего ушиба.

Здесь есть еще несколько человек, что весьма удивительно, но все они, слава Богу, мужчины. По какой-то причине одеты они во все белое и к тому же вечно суетятся и важничают, делая вид, что очень заняты. На самом-то деле все эти типы на редкость невежественны. Кажется, они даже плохо представляют себе, кто они такие. Я пытаюсь им это растолковать, но они отказываются слушать. Иногда они приводят меня в такую ярость, что я теряю самообладание и начинаю кричать; и тогда на их лицах появляется лукаво-недоверчивое выражение, и они начинают медленно пятиться к выходу, приговаривая: «Ну что вы, что вы! Успокойтесь. Успокойтесь, викарий, будьте паинькой. Успокойтесь».

Что за странные речи!

Но есть среди них один пожилой человек — он навещает меня каждое утро после завтрака, который, похоже, живет немного ближе к действительности, чем все остальные. Он держится в рамках приличия и с достоинством, и я полагаю, что он одинок, потому что больше всего он Любит тихо сидеть в моей комнате и слушать меня. Вот только одно меня беспокоит: стоит нам коснуться вопроса о нашем местопребывании, как он начинает говорить, что намерен помочь мне бежать. Сегодня утром он снова это сказал, из-за чего мы с ним крепко повздорили.

— Ну как вы не поймете,— терпеливо доказывал я.— Я не хочу бежать.

— Но почему, дорогой мой викарий?

— Я же вам говорил — потому что там, снаружи, они меня ищут.

— Кто?

— Мисс Элпинстоун, мисс Роуч, мисс Прэттли и все остальные.

— Что за вздор!

— Нет, это не вздор! Полагаю, они охотятся и за вами, только вы не хотите в этом признаться.

— Нет, друг мой, за мной они не охотятся.

— Тогда почему же, позвольте спросить, вы находитесь здесь, внизу?

Этот вопрос его озадачил. Я видел, что он не знает, как на него ответить.

— Держу пари, вы приударили за мисс Роуч и были проглочены, как и я. Держу пари, что именно так оно и было, только вам стыдно в этом признаться.

После этих моих слов он вдруг так помрачнел, что мне его стало, жаль.

— Хотите, я вам спою? — спросил я.

Но, ничего не ответив, он встал и молча вышел в коридор.

— Веселей! — крикнул я ему вслед.— Не унывайте! Бальзам в Галааде всегда найдется.