В теннис я не играл, но ее светлость любезно пригласила меня заглянуть к ней в шесть часов, после окончания игры и пообщаться с гостями. По-моему, она полагала, что присутствие духовного лица должно придавать вечеринке некий дух аристократизма, и, кроме того, вероятно, рассчитывала уговорить меня повторить представление, данное мною во время предыдущего визита, когда я не меньше часа с четвертью просидел после ужина за роялем, развлекая гостей подробным рассказом о развитии мадригала с течением столетий.
Ровно в шесть часов я подъехал на велосипеде к воротам и по длинной аллее направился к дому. Стояла первая неделя июня, и по обе стороны аллеи тянулись густые заросли розовых и пурпурных рододендронов. Я чувствовал себя на редкость счастливым и бесстрашным. После проведенного накануне эксперимента с крысами застать меня врасплох было невозможно. Я точно знал, чего следует ждать, и был соответствующим образом вооружен. Вокруг меня было возведено незаметное ограждение.
— Ах, добрый вечер, викарий! — воскликнула леди Бердуэлл, агрессивно надвигаясь на меня с распростертыми объятиями.
Я не сдал позиций и взглянул ей прямо в глаза.
— Как Бердуэлл? — спросил я,— Он все еще в городе?
Не думаю, чтобы она когда-либо слышала, как человек, ни разу в жизни не видавший лорда Бердуэлла, говорит о нем в подобном тоне. Мои слова припечатали ее к месту. Она подозрительно взглянула на меня, не зная, судя по всему, что и ответить.
— Я сяду, если позволите,— сказал я и направился мимо нее к террасе, где, уютно устроившись в плетеных креслах, потягивали свои напитки человек девять или десять гостей. В основном это были женщины, обычная компания, все в белых теннисных костюмах, и, решительно подойдя к ним, я подумал, что скромный черный наряд как нельзя лучше подчеркивает мою обособленность.
Дамы приветствовали меня улыбками. Я кивнул им и уселся в свободное кресло, не улыбнувшись, однако, в ответ.
— По-моему, лучше мне закончить рассказ в другой раз, — говорила мисс Элпинстоун.— Боюсь, викарий его не одобрит.
Она хихикнула и лукаво взглянула на меня. Я знал, что она ждет от меня всегдашнего нервного смешка, за которым следует моя непременная краткая сентенция о том, какие у меня широкие взгляды; однако ничего подобного я не сделал. Я всего лишь приподнял краешек верхней губы, что должно было означать презрительную усмешку (в то утро я репетировал ее перед зеркалом), а потом резко, отчетливо произнес:
— Мэнс сана ин корпорэ сано.
— Что это значит? — воскликнула она.— Повторите, викарий.
— В здоровом теле — здоровый дух,— отозвался я.— Это фамильный девиз.
После этого надолго воцарилась странная тишина. Я видел, как женщины переглядываются, хмурятся и качают головами.
— Что-то наш викарий хандрит,— заявила мисс Фостер. Это была та самая особа, что разводила кошек.— По-моему, викарию необходимо выпить.
— Благодарю вас,— сказал я.— Но я не пью. Вам это известно.
— Тогда позвольте, я принесу вам стакан охлажденного фруктового крюшона.
Последняя фраза мягко и довольно неожиданно прозвучала справа у меня за спиной, и в голосе говорившей послышались нотки такого искреннего участия, что я обернулся.
Я увидел необыкновенно красивую даму, которую встречал лишь однажды, примерно за месяц до этого. Ее звали мисс Роуч, и я вспомнил, что в тот раз она произвела на меня впечатление женщины весьма незаурядной. Особенно поразил меня ее сдержанный и кроткий характер; а то, что в ее присутствии я чувствовал себя уютно, несомненно, доказывало ее полнейшее несходство с особами, пытавшимися то и дело на меня покушаться.
— Я уверена, что столь долгая езда на велосипеде вас утомила,— продолжала она.
Не вставая с кресла, я повернулся вправо и внимательно посмотрел на нее. Безусловно, она обладала поразительной внешностью — для женщины необычно мускулистая и широкоплечая, с сильными руками и мощными икроножными мышцами. Ее вид все еще выдавал напряжение дневных забот, а лицо светилось здоровым румянцем.
— Премного благодарен, мисс Роуч,— сказал я.— Но к алкоголю я не притрагиваюсь ни под каким видом. Разве что стаканчик лимонного сока...
— Фруктовый крюшон готовится только из фруктов, падре.
Как я любил, когда меня называли «падре»! В этом слове слышится нечто военное, оно вызывает в воображении суровую дисциплину и офицерский чин.
— Фруктовый крюшон? — вмешалась мисс Элпинстоун.— Он абсолютно безобиден.
— Это всего лишь витамин С, мой милый,— сказала мисс Фостер.
— Намного полезней для вас, чем шипучий лимонад,— добавила леди Бердуэлл.— Углекислый газ разрушает стенки желудка.
— Я принесу вам немного, — мило улыбаясь мне, сказала мисс Роуч. Это была добрая, открытая улыбка, и даже в уголках рта не притаилось ни тени коварства или озорства.
Она встала и подошла к столу с напитками. Я видел, как она режет апельсин, потом яблоко, огурец и виноград и бросает дольки в стакан. Затем она налила туда изрядное количество жидкости из бутылки, этикетку которой я не смог как следует разобрать без очков, но мне показалось, что в названии мелькнуло слово «джим», «тим» или «пим».