Лакомый кусочек

Самцы еще теснее прижались к дну ящика и задумчиво уставились на два трупа у перегородки. С виду самки тоже были потрясены, и вновь наступило ожидание при полной неподвижности каждой из сторон.

Потом признаки нетерпения начала выказывать мисс Анвин. Она громко фыркнула, подернула по сторонам розовым подвижным кончиком носа и вдруг принялась на месте резко отталкиваться ото дна, как будто делая отжимания. Оглядев четверых оставшихся компаньонок, она высоко задрала хвост, как бы говоря: «Ну что, девочки, была не была!» — после чего проворно бросилась к перегородке, просунула голову между двумя проводами и — погибла.

Шестнадцать минут спустя впервые шевельнулась мисс Фостер. Мисс Фостер жила в деревне и разводила кошек, а недавно она имела наглость установить возле своего дома на Хай-стрит большую вывеску, гласящую: «КОШАЧЬЯ ФЕРМА ФОСТЕР». Казалось, от долгого общения с этими тварями она переняла все их самые гнусные свойства, и стоило ей приблизиться ко мне в комнате, как даже сквозь дым ее папиросы я различал слабый, но едкий запах кошатины. Она никогда не производила на меня впечатление женщины, способной совладать со своими низменными инстинктами, и поэтому я с некоторым удовлетворением наблюдал за тем, как она безрассудно лишает себя жизни в последнем отчаянном стремлении к сильному полу.

Затем настал черед некой мисс Монтгомери-Смит, маленькой решительной женщины, которая однажды уверяла меня в том, что обручена с епископом. Она погибла, пытаясь проползти на брюхе под нижней проволочкой, и должен заметить, что я счел такую смерть весьма справедливым возмездием за то, как она прожила свою жизнь. А пятеро оставшихся самцов все еще выжидали, не шевелясь.

Пятой из самок решила действовать мисс Пламли. Эта лицемерная особа регулярно подбрасывала адресованные мне записочки в мешок для денежных пожертвований. Как раз в предшествующее воскресенье после утренней службы я считал в ризнице деньги и наткнулся на одну из них — она была спрятана внутри свернутой в трубочку десятишиллинговой банкноты. «Во время проповеди мне показалось, что ваш голос звучит хрипловато,— говорилось в записке.— Позвольте мне принести вам бутылочку моего собственного вишневого снадобья и вылечить ваше бедное горло. Любящая Вас Юнис Пламли».

Мисс Пламли медленно подобралась к проволочной перегородке, обнюхала центральный проводок, придвинула морду ближе, чем следовало, и ее тело потрясли все двести сорок вольт переменного тока.

Все пятеро самцов оставались на месте и смотрели на бойню.

А с женской стороны оставалась лишь мисс Элпинстоун.

Добрых полчаса ни она, ни остальные не двигались с места. Наконец один из самцов заставил себя шевельнуться, шагнул вперед, помедлил и, решив не искушать судьбу, вновь замер, прижавшись брюхом к полу.

Должно быть, это окончательно вывело мисс Элпинстоун из себя, потому что она, сверкнув глазами, бросилась вдруг вперед и с разбега взлетела над проволокой. Прыжок получился весьма эффектный, ей даже почти удалось взять высоту, однако она задела верхний проводок задней лапой и погибла, как и все прочие самки.

Слов нет, насколько благотворно подействовало на меня наблюдение за этим несложным и — отбросим ложную скромность — остроумным экспериментом. Мне удалось одним махом разоблачить невероятно похотливую, не знающую препятствий натуру особей женского пола. Моя мужская честь была спасена; моя совесть была чиста. Все те яркие вспышки сознания собственной вины, которые мучили меня почти непрерывно, вмиг улетучились. Узнав о своей невиновности, я внезапно ощутил в себе присутствие духа и силу.

Несколько минут я тешил себя нелепой идеей пропустить -электрический ток по черной металлической ограде, которой был обнесен сад приходского священника; а может, хватило бы и одних ворот. Тогда, уютно устроившись в кресле, я мог бы наблюдать из окна библиотеки за тем, как настоящие мисс Элпинстоун, мисс Прэттли и мисс Анвин одна за другой выходят вперед и расплачиваются жизнью за приставания к невинному мужчине.

Что за дурацкие мысли!

Что мне действительно следует сделать, сказал я себе, так это сплести вокруг себя нечто вроде невидимого электрического ограждения, сооруженного исключительно из моих высоких моральных качеств. За таким забором я сидел бы в полнейшей безопасности, тогда как враги бросались бы на проволоку один за другим.

Начать следует с формирования грубых манер. Со всеми женщинами я буду говорить твердо, воздерживаясь от улыбок. Если кому-нибудь из них вздумается проявить агрессивность, я не отступлю ни на шаг. Я не сдам своих позиций и буду с презрением на нее смотреть, а обнаружив в ее словах непристойный намек, резко поставлю ее на место.

Вот в таком расположении духа я и направился на следующий день к леди Бердуэлл на пикник с партией в теннис.