Лакомый кусочек

Крупная голубая самка все еще наблюдает за нами, и вот она вновь носом отпихивает детеныша подальше, медленно переворачивается и ложится мордой в другую сторону. Потом она снова принимается облизывать и чистить младенца.

— Разве не поразительно то, каким образом мать инстинктивно знает, что ей надо делать? — говорит мама.— Только представь себе, моя лапочка, что детеныш — это ты, а Джозефина — это я...

Смотри, как она ласкает его, как она его всего целует! Она и вправду его целует, вот это да! Ну ни дать ни взять мы с тобой!

Я вглядываюсь пристальней. Мне эти поцелуи кажутся странными.

— Смотри! — кричу я.— Она его ест!

И действительно, голова крольчонка стремительно исчезает в пасти матери.

— Мамуля! Быстрее!

Но едва успевает затихнуть мой пронзительный крик, как крошечное розовое тельце целиком скрывается в материнской глотке.

Я быстро оборачиваюсь и в следующее мгновение уже смотрю прямо на мамино лицо, всего дюймах в шести надо мной, она явно пытается что-то сказать, а может быть, настолько поражена, что не в силах вымолвить ни слова, но я вижу только ее рот, огромный красный рот, который открывается все шире и шире, пока не превращается в гигантскую зияющую дыру с черным пятном в глубине, и я вновь кричу, но на этот раз уже не могу остановиться. Потом вдруг возникают ее руки, и я чувствую, как ее кожа касается моей, длинные холодные пальцы смыкаются на моих кулаках, я отскакиваю назад, резко вырываюсь и сломя голову уношусь в ночь. Непрерывно вопя, я бегу по аллее и выбегаю за ворота, а потом сквозь собственный оглушительный крик слышу у себя за спиной звон браслетов, который делается все громче и громче,— с каждым мигом приближаясь, она мчится за мной вниз по длинному склону холма, до конца тропинки и через мост к главной дороге, где со скоростью шестьдесят миль в час несутся мимо, сверкая фарами, потоки машин.

Потом я слышу, как где-то сзади визжат тормоза, после чего воцаряется тишина, и вдруг я замечаю, что браслеты за моей спиной уже не звенят.

Бедная мама.

Если бы только ей удалось прожить хоть немного дольше!

Надо признаться, с этими кроликами она меня до смерти напугала, но это была не ее вина, во всяком случае, подобные странные вещи творились у нас с ней постоянно. Еще тогда я начал расценивать их как нечто вроде процесса закаливания, приносящего мне скорее пользу, чем вред. Но если бы только ей удалось прожить еще немного и дать мне образование до конца, тогда мне наверняка не пришлось бы сталкиваться с теми проблемами, о которых я рассказывал вам несколько минут назад.

Я рассказывал о старых девах в моем приходе. Не правда ли, мерзкие слова — старая дева? Они вызывают в воображении либо костлявую дряхлую выдру с поджатыми губами, либо орущую на весь дом уродливую великаншу в бриджах для верховой езды. Но эти были совсем не такие. Они представляли собой группу чистых, здоровых и статных особей женского пола, в большинстве своем получивших прекрасное воспитание и на удивление состоятельных. Я совершенно уверен, что нормальному неженатому мужчине подобное окружение доставило бы огромное удовольствие.

Поначалу, когда я только получил должность приходского священника, все шло более или менее гладко. Разумеется, в какой-то мере я находился под защитой моей профессии и духовного сана. К тому же я и сам старался держаться с холодным достоинством, рассчитанным на то, чтобы не допускать никаких фамильярностей. Таким образом, в течение нескольких месяцев я мог свободно общаться со своими прихожанками, и ни одна из них не осмеливалась взять меня под руку на благотворительном базаре или коснуться своими пальцами моих, если передавала мне за ужином графинчик с маслом. Я был по-настоящему счастлив. Долгие годы я не чувствовал себя так хорошо. Стала исчезать даже глупая нервическая привычка постукивать во время разговора указательным пальцем по мочке уха.

Таким было то, что я называю моим первым периодом, и растянут он приблизительно на шесть месяцев. Потом пришла беда.

Полагаю, мне следовало бы знать, что здоровый мужчина вроде меня не может бесконечно долго избегать конфликтов, просто держа дам на почтительном расстоянии. Это абсолютно нереально.

Более того, результат при этом достигается прямо противоположный.

Я видел, как они украдкой разглядывают меня через всю комнату, сидя за партией в вист, как они шепчутся, кивают, облизывают губы, глубоко затягиваются сигаретами, планируя сближение, но всегда только шепотом, и временами до меня долетали обрывки их разговора: «Какой он робкий... просто немного стеснительный... он ведет себя неестественно... ему необходимо дружеское общение... нельзя же быть таким церемонным... нужно научить его держаться проще». А потом мало-помалу они перешли в скрытное наступление.

Таким был мой второй период. Он длился почти год и проходил на редкость мучительно. Однако по сравнению с третьей и последней стадией он оказался просто райским блаженством.