Лакомый кусочек

Вчера вечером, казалось, окончательно была поставлена точка, и даже воображаемое лицо Питера с жадными ищущими глазами размылось в невнятное белое пятно. Все обрело скорее простую ясность, а не радость, но все позабылось во сне, и когда она проснулась, разбуженная вздохами воды в трубах и голосами в коридоре, то не сразу поняла, где находится. Она тихонько лежала, стараясь напрячь память и понять, что же это было, глядя в потолок, испещренный потеками воды, но все бесполезно. Голова Дункана внезапно выползла из-под подушки – там он ее спрятал ночью на всякий случай. С минуту он недоуменно глядел на нее, словно не имел понятия, кто она такая и что он делает в этой комнате. Потом сказал:

– Пойдем-ка отсюда!

Она нагнулась над ним и поцеловала в губы, но когда отодвинулась, он облизнулся и, как будто ее поцелуй навел его на мысль, произнес:

– Я проголодался. Пойдем позавтракаем. – И добавил: – Ты выглядишь ужасно.

– Да и ты красотой не блещешь, – отрезала она.

Вокруг его глаз были темные круги, а волосы выглядели как воронье гнездо.

Они вылезли из постели, и Мэриен наскоро осмотрела себя в пожелтевшем неровном зеркале в санузле. Лицо осунувшееся, кожа сухая, бледная. И ведь правда: выглядела она ужасно.

Ей жутко не хотелось надевать вчерашнее платье, но выбора не было. Они молча оделись, неловко толкаясь в тесном номере, убогость которого при свете дня бросалась в глаза больше, чем вчера в сумерках, и крадучись спустились в вестибюль.

Она смотрела на него, сгорбленного, сидящего перед ней за столиком, снова наглухо укутанного в зимнюю одежду. Он курил и следил взглядом за вьющимся сигаретным дымом. Его глаза, такие близкие, смотрели не на нее, а куда-то вдаль. Отпечатавшееся в ее мозгу ощущение его длинного исхудалого тела, которое, как ей чудилось в темноте, состояло из острых выступов и углов, зыбкое воспоминание о его торчащих, как у скелета, ребрах, о костистом туловище, смахивающем на стиральную доску, быстро таяло, бесследно исчезало, как любой слабый оттиск на мягкой поверхности. И какое бы решение она ни приняла вчера, все было уже позабыто, да и пришла ли она впрямь к какому-то решению? Это было только иллюзией, такой же, как голубые отсветы на их коже. Но в его жизни произошло нечто важное, думала она с чувством тоскливой удовлетворенности, и это служило ей хоть каким-то утешением, а вот в ее жизни так ничего важного и не произошло и ничего не завершилось. Питер никуда не делся, он остался, он был такой же реальный, как крошки на столике в кафе, и ей придется действовать сообразно этому факту. Ей придется вернуться. Она пропустила утренний автобус, но успеет на дневной, после разговора и объяснений с Питером. А лучше объяснений избежать. Объяснять было нечего, потому что объяснения предполагают обсуждение причин и следствий, а у этого происшествия не было ни того ни другого. Это произошло само собой и ни к чему не привело, оно просто оказалось вне цепочки событий. И вдруг ее осенило: она ведь даже не начала паковать вещи!

Мэриен стала читать меню. «Яичница с беконом». «Фирменные сардельки». Она сразу подумала о поросятах и цыплятах и поспешно перешла к разделу «Тосты». Тошнота подступила к глотке. Она захлопнула меню.

– Ты что будешь? – спросил Дункан.

– Ничего. Я не могу есть. Даже не могу стакан апельсинового сока выпить. – Наконец это произошло. Ее организм объявил забастовку. Пищевой круг съежился до точки, до крошечной черной точки, оставив за своими пределами все, что только можно… Она изучала жирное пятно на обложке меню, чуть не плача от жалости к себе.

– Ты уверена? Ну ладно, – с энтузиазмом проговорил Дункан. – Значит, я могу все потратить на себя.

Когда официантка вернулась, он заказал яичницу с беконом, которую стал неторопливо, с аппетитом, поглощать, не извиняясь и не комментируя. Она глядела на него несчастными глазами. Когда он вилкой вспорол желтки, и желтая липкая масса медленно растеклась по тарелке, она отвернулась. Боялась, что ее вырвет.

– Так, – произнес Дункан, когда он расплатился и они вышли на улицу, – спасибо тебе за все. Мне пора домой, надо засесть за семестровую работу.

Мэриен подумала о противном запахе солярки и застарелого сигарного дыма в салоне автобуса. Потом вспомнила о горе немытой посуды в раковине на кухне у Питера. В автобусе будет душно и не протолкнуться, когда она поедет по шоссе, а шины будут жалобно визжать перед остановками. А какие микробы, невидимые и отвратительные, копошатся среди грязных тарелок и стаканов? Нет, она не может туда вернуться.

– Дункан, пожалуйста, не уходи, – взмолилась она.

– Почему? Ты еще чего-то хочешь?

– Я не могу вернуться.

Он нахмурился.

– А от меня-то ты чего ждешь? Только не думай, что я что-то сделаю. Я хочу просто вернуться в свою раковину. С меня довольно так называемой реальной жизни.

– Тебе не надо ничего делать. Ты просто мог бы…

– Нет, – отрезал он. – Не хочу. Ты для меня больше не передышка. Ты слишком реальная. Тебя что-то гнетет, и ты хочешь об этом поговорить. И мне придется о тебе беспокоиться и все такое, но у меня на это нет времени.