Лальские тайны и другие удивительные истории

24 августа. Отец Иоанн принес нам с тетей Валечкой книгу того самого протоиерея Алексея Попова, чью могилу вчера видели мы на лальском кладбище. Называется книга «Воспоминания причетнического сына», год издания 1913. Как у отца Иоанна только и сохранилась такая литература?! Спросила – говорит: отец любитель был, собрал роскошную библиотеку. Только отец Иоанн эту библиотеку много лет в амбаре прячет…

Книга потрясающая! Читала тете Валечке вслух: она, как и я, любит слушать про старую жизнь… Перепишу себе несколько отрывков, потом почитаю своим ученикам о народном быте:

«До сих пор я хорошо помню тот невыносимо жаркий летний день, во время сенокоса, когда и без работы человек задыхался от зноя, распрелая трава острию косы не уступала, матушка изнемогала, я обессилел, а батюшка косил и очень гневался, что ни мать, ни сын косить не могут (мне было тогда лет девять, а матушке – двадцать девять). Как ни боялся я родительского гнева, обнаружения которого могли быть печальными для меня и для матери, но, несмотря на это, я положил косу, ушел в траве за куст и горько заплакал, заплакал сознательно не столько о своем бессилии физическом, сколько о той несчастной доле духовенства, а особенно доле причетнической, в какой тогдашнее духовенство находилось…

Когда я был так юн, что не годился ни на какую работу, тогда мне, как старшему между детьми семьи, поручалось нянчиться с ними, заведовать домом во время отлучки родителей на работу в поле или на сенокос, и в то же время приготовлять уроки по чтению. Пища, состоящая из хлеба и соли, оставлялась мне на столе, под покровом скатерти. И сидишь, бывало, целый летний красный день в грязной и душной избе со своими питомцами, одного из них качая в люльке и кормя молоком из рожка, а за другим, еще нетвердо ходящим по полу, следя глазами, чтобы он гулял благополучно.

Однажды случилось, что родители мои, уйдя на целый день на сенокос, по обычаю оставили мне с детишками хлеба и соли, но хлеба не нарезали и ножа не оставили. Пришла пора – захотелось есть. Я к столу. Соль и каравай хлеба тут. Хлеба, однако, не нарезано, и ножа на столе нет. Как быть? Отломить из каравая хлеба я не мог, а грызть каравай – не берут зубы. Наконец, увидел я рукоятку ножа на полице. Но это высоко. Отошел, посмотрел еще раз на желательный предмет издали и сообразил, что если я встану на лавку и подпрыгну, то, пожалуй, могу схватить с полицы нож. Подпрыгнувши с лавки вверх, я почувствовал, что только затронул пальцами нож, а схватить его не мог. Где же он?

Между тем начинаю чувствовать что-то теплое у себя на голове. Поднимаю руки и нахожу там воткнувшимся в самое темя головы моей нож… выдернув из головы нож, я облился кровью. Руки, лицо и рубашка у меня стали уже в крови, а это непорядок, думалось мне. Надо, стало быть, остановить течение крови, но чем и как? Я пошел в сени к кадке с водою, взял ковшик, зачерпнул воды и давай поливать голову водою. Кровь вскоре или не вскоре, также не помню, остановилась.

Вымыл я нож, наколупал им из каравая хлеба, поел с детишками и успокоился. А когда пришли родители, я рассказал им подробно о своем приключении. Они осмотрели голову, перекрестились и сказали, что меня спас Бог. Да, именно Бог, и потом многажды в последующей моей жизни спасавший от бед различных и смерти напрасной. Замечательно, что голова моя нимало не болела, а глубока ли была на голове моей от ножа рана, я не знаю, мои родители ничего мне о том не сказали…

Покойного нашего поэта – народника тронула и вдохновила судьба «Русской женщины», порезавшей на работе косулею «ноженьку голую»… Что написал бы он, если бы увидел то, что я видел, даже пережил непосредственно. Как вам нравятся эти темы для поэта или художника: «Девятилетний ребенок (сын причетника), горько плачущий на сенокосе от изнеможения» или «Матушка-попадья сгребает навоз с телеги в поле под тучею овода, который, жаля, кусая, жужжа, уже истерзал давно ее лицо, руки и ноги до крови… «Но Некрасов не видал этих заурядных картин нашего прошлого…»

Интересно читать, как питались крестьяне и духовенство, – у меня от одного чтения аппетит разгулялся!

«Кто из сельского духовенства так жил и работал, тот был сыт и одет не хуже по крайней мере среднего достатка крестьянина. У него и пища была сносной; в скоромные дни бывали и щи скоромные с забелой или свининой и молоко всякое, а в постное время редька с квасом, овсянка или горох, картофель… Что касается кушаний холодных и жарких, то это уже роскошные блюда, подавались только по великим праздникам, и состояли они: холодные – из студени или телятины, из сайды или волнух (грузди росли не каждогодно, огурцы же не вырастали, не росла и капуста), а жаркое – из баранины или мороженой селедки. Делалась иногда и яичница, жарилась и картофель, даже варилась в великие праздники и каша пшенная…»

Еще меня поразил рассказ о страшном граде: