Ламентации

— Почему ерунда? — вспыхнула Джулия. Ее терпение лопнуло, вдобавок она проголодалась, но брезговала угощением Бака. Во время беременности ее тошнило от запаха жареного мяса.

— Может, черные когда-нибудь научатся управлять друг другом, но одного я не потерплю: чтобы черные управляли белыми. На что белому мудрость негра?

— Начнем с розовых клумб, — ответила Джулия. — Что ни день, вы просите совета у моего садовника!

При этих словах отставной майор шестого королевского полка пакистанской гвардии, сунув под мышку лопатку, двинулся к Джулии:

— Я попрошу вас уйти, мадам.

— Почему? Потому что я с вами поспорила?

— Мадам, нельзя есть за моим столом и оскорблять меня.

Сэнди грустно покачала головой:

— Бог свидетель, Бак вырос в семье с такими порядками, — верно, милый?

В ответ на атаку с тыла Бак захлопал глазами.

— Все, что я могу сказать, — не кусай кормящую руку, — вмешалась Марджори. — Так нельзя.

— Но я не съела ни кусочка! — возмутилась Джулия.

— Но вы ждете ребенка. Вам надо есть. — Вслед за словами Марджори послышались сочувственные вздохи женщин.

Тут и Бак пожалел о своей резкости, и Джулия устыдилась, что обделяет свой драгоценный груз.

— Простите меня, Джулия, — сказал Бак, вежливо кивнув Говарду. — Я упустил из виду, что вы беременны и не вполне владеете собой.

Пока Джулия готовила ответ, Бак, собравшись с мыслями, вновь обратился ко всей компании:

— Кто-нибудь, назовите хотя бы одну страну, где черные получили право голоса и дело не кончилось крахом!

— Ну, попробуйте, — пискнула Марджори, поджав крошечные сальные губки.

— Хоть в одной стране наверняка все обошлось. — Говард дружески переглянулся с Джулией.

— Ни в одной, — настаивал Бак.

Джулии вдруг пришли на ум слова Чипа Ховитцера об американском сенаторе-католике.

— А Америка? — проронила она.

— Америка?

— Да, Бак. Черные могут голосовать, и Америка не развалилась. Поезда ходят по расписанию, телефонная связь надежней нашей, а уровень жизни самый высокий в мире. Если в Америке у всех равные права, почему это невозможно у нас?

Тут Бак заорал, чтобы из кухни принесли еще холодного пива; все наперебой стали предлагать помощь, и слова Джулии потонули в хоре голосов.

Туннель до Китая

Беременность Джулии развивалась необычайно быстро. Врач заключил, что она ждет двойню, и Говард, чье восхищение природой не знало границ, стал объяснять Уиллу, как рождаются близнецы, — взял апельсин и разрезал пополам. Уилл расстроился: он думал, что мамину любовь придется делить лишь с одним соперником, а оказалось, предстоит иметь дело сразу с двумя. Он сказал, что не любит апельсины и никогда больше к ним не притронется.

Но позже, когда Говард, объясняя, где Африка и где Китай, проткнул апельсин карандашом, Уилл вдруг проникся состраданием к братьям.

— Не надо, им же больно! — крикнул он.

— Кому больно? — отец удивился.

— Им. — Уилл указал на огромный мамин живот.

— Глупости, — возразил Говард. — Этот апельсин, то есть яйцо, в животе у мамы!

— Говард, ты его совсем запутал, — вмешалась Джулия.

Каждый понедельник Авраам являлся с больной головой и все утро просиживал в сарае, скрестив ноги, держась за голову и постанывая. Уилл каждый раз приносил ему из кухни чашку чая для бодрости (чтобы Джулия не заметила, что с Авраамом), а садовник в благодарность отвечал на любые вопросы, которыми засыпал его мальчик.

— Авраам, — начинал Уилл, — глубоко вы вскапываете клумбу?

— Очень. Розы любят, когда глубоко копают.

— Вы хоть раз докапывались до Китая?

Авраам поморщился:

— До Китая? Да у меня при одной мысли башка трещит!

Уилл рассудил, что для такого предприятия нужна ясная голова, а начать лучше на клумбе с розами. Научился он и сжимать виски, точь-в-точь как мучимый похмельем бушмен. За ужином Джулия заметила, что Уилл держится за голову.

— Что с тобой, Уилл?

— Перепил.

— Чертов Авраам! — буркнул Говард.

Беспокоили Джулию и другие привычки Уилла: он пристрастился мусолить самодельную трубку из палки и катушки для ниток, таскать в заднем кармане бутылку из-под ванили вместо фляги и поглаживать воображаемую бороду.

Как-то утром повар посетовал, что его дочке Рут нечем заняться на каникулах.

— Джозеф, — предложила Джулия, — что ж вы не приводите Рут поиграть с Уиллом?

Так Уилл встретил свою первую любовь.

Рут была изящна, как журавль на берегу реки, и гордилась своей красотой; под мышкой она носила крышку жестянки из-под печенья и любовалась своим отражением. Вдобавок она была старше Уилла на два года, а значит, ей были открыты все тайны жизни.

— Рут, — спросил Уилл, — откуда у твоего отца шрамы на щеках?

— Это его родители порезали, чтобы отогнать злых духов.

— А почему их отгоняют вот так?

— Я же тебе говорила, Уилл, — вздохнула Рут, — злые духи селятся в здоровых душах. А если они увидят шрамы на лице, то решат, что душа больная, и не станут ее трогать.

— А почему у тебя нет шрамов? — спросил Уилл.

— Иисус хранит меня и моего братика Джозефа.

— А почему у тебя кожа черная?

— Такой ее создал Иисус. — Рут достала крышку от печенья, чтобы полюбоваться собой.

Уилл наклонился и стал рассматривать свое отражение рядом.