— Это для тебя, Рут. — Уилл вскинул руки.
На губах Рут заиграла улыбка. Очень приятно! Еще лучше, чем рабы на Ниле!
— Дай мне лопату! — велела она и скользнула по лестнице в яму.
Говард по молодости лет все еще любил внешние атрибуты своей работы — автостоянку под окнами конторы, именную табличку на письменном столе, визитки с тиснеными буквами. В тот день, подъезжая к своему красивому беленому домику на вишневом «хиллмане», улыбавшемся хромированной решеткой радиатора, он изумлялся про себя, как многого достиг.
И у него еще все впереди.
Отец Говарда, по мнению сына, ничего в жизни не добился. Тед Ламент тридцать лет прослужил в отделе заявок на материалы и ушел на покой, заработав неплохую пенсию. Другие старики, удалившись от дел, стремятся увидеть мир, но отец Говарда путешествовал лишь с кровати в кресло и обратно. Как лежачий камень, замшелый, вросший в землю, он протянул так еще десяток лет. Умер он от удара, а спустя три месяца за ним последовала жена. В буфете Говард нашел пятьдесят семь банок тунца, семьдесят жестянок грибного супа-пюре, двадцать пять банок зеленого горошка и шестнадцать банок сгущенки. Словно отшельник, отец запасся съестным, чтобы неделями не выходить за пределы своего четырехугольного мирка.
Говард ни за что не повторит отцовских ошибок. Он уже успел повидать больше, чем отец за всю жизнь. И это еще только начало. Медная компания — всего лишь ступенька на пути к великим свершениям.
Пока «хиллман» не спеша катил по дорожке, Говард с наслаждением ловил звуки: еле слышный гул мотора, свист пронесшейся мимо машины, детский смех, звон лопаты. Славный денек! Хорошо жить на свете!
— Ламент! — окликнули его.
Бак Куинн помахал ему с другой стороны улицы и захромал навстречу. Шрапнельная рана, полученная в Пакистане, иногда напоминала о себе, и Бак с утра до вечера ковылял по округе небритый, в старой армейской спецовке, с опухшими глазами, — настоящий безумный англичанин.
— Мистер Куинн, — отозвался Говард, — как поживаете?
Куинн насупился:
— Дети весь день мельтешат. Ни минуты покоя.
— Правда? — удивился Говард: с чего это майор вдруг так интересуется детьми?
— Спасибо еще, не у меня в саду. — Бак Куинн хмуро затянулся сигаретой.
— Да. — Говард вежливо тронул шляпу и исчез за дверью. Ввязываться в разговор с Баком Куинном — себе дороже: он и без лопатки начнет указывать.
Пока Джулия говорила по телефону, Говард скинул туфли, прошлепал босиком по прохладным плиткам на кухню, плеснул себе пива и засмотрелся на пену в бокале. Дети и вправду расшумелись не на шутку. Наверное, у кого-то день рождения.
— Звонили Пью, — сказала Джулия, входя в кухню и поглаживая выпирающий живот. — Сказали, что их дети у нас.
— Зачем нам их дети? — Говард поцеловал Джулию, ласково похлопал ее по животу.
— Похоже, у кого-то в саду сборище. Они клянутся, что в нашем.
— Где Уилл? — спросил Говард.
— Играет, и Рут с ним.
— Пойду посмотрю, — решил Говард: пиво его явно взбодрило.
На месте клумбы зияла яма шириной с «хиллман», роз не было. Вокруг копошилась мелюзга, выпачканная красной глиной, и деловито передавала из рук в руки ведра. Говард зажмурился. Дом принадлежит компании — как и сад, и газон.
Теперь компании принадлежит еще и яма.
— Эй! — начал Говард.
Работа не останавливалась, на Говарда никто и не взглянул.
— Минуточку! — сказал он сердито.
Маленькие красные существа продолжали трудиться, будто не замечая его.
Отовсюду неслось:
— Китай! Китай! Китай!
Китай? Это неспроста!
— Уилл! — крикнул Говард.
— Он там, внизу! — ответил чей-то голос — вымазанные глиной лица были неузнаваемы. Красная рука указала на яму.
Говард заглянул внутрь, но ничего не разобрал в темной глубине.
— Уилл! А ну вылезай!
Говард вглядывался в лица ребят, обступивших яму. Что за мелкота? И тут он догадался — дети его коллег!
— Что вы сделали с моей клумбой? — рявкнул Говард.
— С какой клумбой? — переспросил кто-то из ребят.
— Вот с этой, которой больше нет! Хулиганье! Куда ваши родители смотрят? — бушевал Говард.
Дети тупо уставились на него. И вдруг один мальчуган, весь заляпанный глиной, крикнул в ответ:
— Мой папа разрешил! Он сказал, что он ваш начальник!
Говард силился понять, кто этот маленький нахал, и наконец сообразил: сын Бака Куинна. Из ямы выглянуло еще чье-то лицо: щеки в красной глине, пыльные волосы спутаны, но в потупленных глазах мелькнуло что-то знакомое.
— Привет, пап!
— A-а, Уилл! — Говард обрадовался родному лицу. — А теперь слушай, Уилл, пора прекращать это безобразие.
— Мы хотим в Китай, папа!
— Уилл, это же мамина клумба!
В толпе послышались смешки. Яма и клумба — два разных мира. Или одно, или другое.
— И ты им разрешил копать?
Джулия вместе с Говардом издалека наблюдала за детьми. Малыши таскали землю ведрами и распевали: «Ки-тай! Ки-тай!»
— Раз они хотят в Китай, — Говард откупорил еще бутылку пива, — пусть катятся в свой чертов Китай!
— А как же соседи?
— К дьяволу соседей. Это их чертовы дети изрыли казенный сад.
— И ты им разрешаешь?
— Один из них — сын моего шефа.
— А как же Уилл? Он-то должен соображать!