Лампа для джинна

Так что Вовка решила ему ничего не писать. Просто удалила страничку. Она даже не могла написать ему эсэмэску. Телефон она твердо решила не восстанавливать.

– Как так? – бушевала мама. – В двадцать первом веке… Да это просто-напросто небезопасно!

– Оставь ты ее. – Папа клал ладонь на мамино плечо, и она успокаивалась. – Взрослая девица, сама разберется.

– А как мы с тобой по два часа болтать будем? – ныла Лёля. – Это нечестно!

– А ты к ней в гости приходи, делов-то, – веселился Федя. – Или лучше пусть Вовка к нам.

Оказалось, что на Маслищенко какие-то неприятности с водоотведением, и, чтобы не ждать многомесячного ремонта и не мыться по гостям, Федя переехал обратно к родителям.

– Найду хату – сразу съеду! – угрожал он, но таких дешевых комнат, как на Маслищенко, он все не находил.

– Жить в комнате с братом! – возмущалась Лёля. – Вовк, ты вот поступишь, давай вместе квартиру снимем. Надоел мне он, сил больше нету.

На эти разговоры Вовка хмурилась.

– Да ты же сама знаешь… Поздно уже. Да и какой из меня журналист.

В конце концов Лёля вытребовала у Вовки копии документов и подала заявку в какой-то небольшой вуз.

– Раз у тебя интернет-детокс, действовать буду я, – объяснила Лёля. – У них как раз прием заканчивается послезавтра. Вдруг прокатит? Там только ЕГЭ и нужно. Твои годятся.

– Чудненько, – смущенно улыбалась Вовка. – Буду учиться в журналистском колледже.

– Да никакой это не колледж, – возмущалась Лёля, трясла челкой и еще долго разглагольствовала о том, как вредно пропускать год и что поработать она еще всегда успеет.

А Вовка только кивала и улыбалась.

* * *

По вечерам, засыпая на своей старенькой, до чертиков надоевшей тахте и разглядывая узоры на дверном стекле, Вовка еще боялась увидеть в углу какую-нибудь тень. Теперь она не сомневалась в том, что в первые дни этой истории в родительской спальне она видела вовсе не костюм, а призрака – наверное, Славу-Джинна. Она больше не заходила в Интернет, даже с папиного ноутбука, но ей все равно было страшно. Что, если брат вернется? Она ведь его не уничтожила – как уничтожишь призрака? Он просто ушел из ее жизни, вылез из ее головы и больше не мог добраться до нее в виртуальном пространстве. Но у Вовки теперь было одно преимущество, и когда она просыпалась посреди ночи в холодном поту, уверенная, что брат наклоняется над ее подушкой и рассматривает ее спящую – как две капли воды похожий на нездорового, странноватого Митю, – тогда она вспоминала, что знает о Джинне кое-что очень важное.

Ему не выбраться в ее мир. Он – просто дух. А она больше не слабая, перепуганная девочка. Джинн сам ей невольно помог: закалил ее, исполнил желание о самостоятельной, взрослой жизни, пусть и выросла она не снаружи, а внутри. Но это – даже важнее. А он – он не сможет занять ее тело. Не по зубам.

А вот с родителями о Славе Вовка поговорить все не решалась. Собиралась раза три, уже и речь репетировала, и вынимала шкатулку со свидетельствами, но слова застревали в горле.

А потом мама заметила эту шкатулку в Вовкиных вещах, и разговор состоялся сам собой.

Вовка никогда не видела родителей такими серьезными. Они собрались на кухне, как для семейного совета, но мама даже чай не поставила. Села и положила руки на столешницу. Ладонями вверх, как в знак капитуляции.

– Да, все правда, – кивнула она в конце концов. – У тебя был брат. Старший брат Слава.

– Но почему же вы мне о нем никогда не говорили? – недоумевала Вовка.

Папа крутил в пальцах сушку с маком и молчал.

– Мы не хотели тебя травмировать, – ответила мама. – Это такая болезненная тема… Мы, честно говоря, сами все хотели забыть.

– Забыть… сына?

Папа отложил сушку и потер переносицу.

– Нет, Вовка, не сына. Это было очень страшно. Понимаешь?

– Вот как раз чтобы ты не понимала, – вступила мама, – вот для этого мы тебе ничего и не рассказывали. Ну к чему?

– А бабушка? – не отставала Вовка. – Почему она, пап, с тобой не ладила?

Папа снова взялся за сушку, но та выпала на клеенку и покатилась, а папа не стал ее подбирать. Мама молчала, опустив голову, как будто сама в этом всем была виновата.

– Понимаешь, Вов, – вздохнув, заговорил папа. – Твоя бабушка была трудным человеком. Она посчитала, что это я виноват в том, что Слава умер. Что мне стоило согласиться на ту последнюю операцию, что нужно было бороться… Но я понимал, что сил у него бы не хватило. И просто хотелось, чтобы последние дни проходили спокойно. Дома. Без всех этих дурацких больниц.

Вовка кивнула. Что-то такое говорил и Джинн.

– А Светлана Евгеньевна считала, что так нельзя. И потом она была уверена, что это я уговорил твою маму сдаться. Хотя мы не сдавались. Мы просто хотели хоть немножко пожить. Все вместе. Как семья. Шансов все равно не было, а она не верила, – добавил папа.

– Светлана Евгеньевна? – переспросила Вовка.

Она вдруг поняла, что никогда толком не знала, как зовут бабушку. Она видела ее всего один раз и звала просто бусей.

Вовка невольно улыбнулась этому непрошеному воспоминанию. Буся. Хорошая кличка, добрая, нежная. Вот так вот и можно будет ее теперь про себя называть.