Лампёшка

Они истово перекрестились.

«Да нет же! — хотел закричать он. — Я только проверял, не шевелится ли он, я бы никогда…»

Но они дали ему пинка, и ещё раз, и ещё, потому что он не защищался.

Что ж, тогда он принялся шипеть, визжать, кусать, он вцепился им в лодыжки — туда, где мягко. Полилась кровь, мужики завопили — вот это было весело.

Но они забрали с собой старика на одеяле, захлопнули дверь, задвинули засовы и ушли.

А потом ничего, целую вечность — ничего. Он ещё ни разу не оставался один так надолго, и вот сегодня явилась эта старуха, и теперь… Теперь, конечно, никто уже не придёт, ему конец, без еды он сдохнет, без воды засохнет, зачахнет. Никогда не научится ходить, никогда не взойдёт на борт корабля, ноги его никогда не привыкнут к морской качке.

Он закрывает глаза и позволяет себе провалиться в темноту.

Зловоние

— Эй, ты, хватит крутиться у меня под ногами!

Марта заносит руку, но Лампёшка вовремя уворачивается. Ей не привыкать — дома наловчилась.

Такой Марту девочка ещё не видела: нога у неё перевязана, и она ковыляет по кухне, то присаживается, то снова вскакивает, забывает про чайник, пока не замечает, что вода выкипела, вздрагивает от любого звука — собачьего лая, хихиканья Ленни — и срывается. Шлёпает пса, рявкает на сына, который потом всё утро сидит за столом с дрожащей губой.

Лампёшка гладит его по голове и приносит бутерброды с чаем — сегодня Марта и этого не делает. Девочка старается не попадаться Марте на глаза. Днём она берёт вёдра и поднимается наверх. Не то чтобы внизу было так чисто и нечем заняться, просто сегодня никто не обращает на неё внимания, никто её не останавливает.

Запах в коридоре наверху стоит ужасный, не лучше, чем в погребе, и только усиливается, когда она поворачивает за угол. Двери здесь пошире, стены увешаны рогами. Есть тут и голова носорога, серая и сморщенная. У носорога маленькие печальные глазки, с рога свисает длинная паучья нить. Лампёшка осторожно толкает ближнюю дверь. В комнате перед ней — ряды полок, уставленные чучелами, стеклянные шкафы, полные бабочек и жуков на булавках. Ни одно крылышко не дрожит. На полу — тигриная шкура, на стене — портреты мужчин в военной форме. Они не сводят с неё суровых глаз. Что делает здесь эта девчонка?

Лампёшка поскорее закрывает дверь.

Она идёт дальше, запах становится всё невыносимее. В конце коридора обнаруживается дверь, за ней — убегающая вверх, в темноту, лестница. Вот откуда пахнет. И где-то там должна быть комната, куда запрещено заходить.

Но ведь нужно же наверху немного прибрать? Выбросить то, что там гниёт?

Однажды, когда она была совсем маленькая, к берегу прибило рыбацкий кораблик, который качался на волнах и никуда не плыл. И не мог плыть, потому что рыбак помер в пути. Тело его лежало в трюме, а улов был свален на палубе и страшно вонял. Улов был знатный: целые горы рыбы на палящем солнце. Городские чайки посходили с ума, тучами кружились над палубой и нажирались до отвала.

Старого рыбака звали Пер. Люди исподтишка посмеивались над ним, потому что он нёс околесицу и никогда не мылся. Смердел всю жизнь. Никто не хотел работать с ним в паре.

Судно так и качалось на волнах недалеко от порта, рыбы на палубе ещё оставалось навалом, а ветер дул как раз в нужную сторону. Два дня подряд весь город мутило.

Тогда шериф с помощниками подгребли на шлюпке к кораблю и сбросили улов за борт. Заодно с капитаном. Вёдрами лили на палубу воду, но от вони так и не избавились.

Капитан порта не разрешил ставить судно у себя на пристани и приказал сжечь его в море. От этого тоже поднялся смрад ещё хуже прежнего. Дым отнесло прямо на город, и запах завис там на три безветренных дня.

В народе то время прозвали Местью Пера.

Горожане на улицах зажимали рты платками, никому кусок не лез в горло, и мистеру Розенхауту пришлось выбросить все свои запасы. Лампёшкина мама тогда ещё была жива и, хотя не могла ни говорить, ни ходить, но запахи чуяла, и Лампёшка давала ей влажные платки и мешочки с лавандой, от которых не было никакого проку, и не знала, что лучше — распахнуть все окна или наоборот — не открывать. Отец никогда ей не помогал, его вечно не было дома, он где-то пил — однако и спиртное не спасало: зловоние стояло такое, что даже дышать не хотелось. Но приходилось, конечно.

Вот точно так воняет и тут, наверху.

Лампёшка озирается. Никого. Мягко ступая, она поднимается по лестнице на башню. За поворотом ещё одна лестница. На деревянных ступенях — след из больших тёмных капель. Наверняка кровь… девочка едва не бросает всю затею. Ещё один поворот, лестница сужается и взбирается всё выше. Придётся разжать нос, а то воздуха не хватит. Фу-у-у-у!

На самом верху в сумраке она различает запертую на засовы дверь. Рядом валяется разбитая тарелка с кусками тухлой рыбы — вот что так воняет. На полу лежит ещё что-то. Ключ.

Вдруг внизу раздаётся шум: Ленни вопит, псы разражаются лаем, и Марта сердито выкрикивает её имя. Лампёшка хватает ключ, прячет его в карман платья и несётся по ступенькам вниз.