Лань в чаще. Книга 2: Дракон Битвы

Эгвальд ответил ему не слишком приветливо, хотя и учтиво. Взгляд его был тяжел и мрачен: с Аскефьордом и с Торвардом конунгом у него связывались слишком трудные, унизительные воспоминания, и даже сейчас, явившись сюда свободным, равноправным и уважаемым гостем, с целым войском на полусотне кораблей, он продолжал невольно ощущать себя пленником, крови которого жаждет и ждет Поминальный Дракон. Эгвальд то поглядывал на Торварда, то искал глазами кого-то позади него и среди женщин. Это поведение могло бы показаться странным, если бы все здесь, от Торварда конунга до рыбака Ламби Кривого, не понимали, в чем дело и кого он высматривает. Но Эгвальд не называл имени Ингиторы, и Торвард не считал нужным торопить объяснения. Это было бы даже как-то невежливо, а он сейчас чувствовал себя великодушным и терпимым и хотел быть вежливым. Не будучи человеком злорадным, он готов был сочувствовать своему неудачливому сопернику и по возможности смягчить удар.

С той же учтивостью он приветствовал и йомфру Вальборг. Скользнув по ней быстрым взглядом, он отметил, что и без Ингиторы она никогда не подошла бы ему в жены: на этом лице с выпуклым лбом читалось упрямство и твердая вера в то, что она лучше всех все знает. Торвард уважал умных и уверенных людей, но для этой девушки, похоже, из каждого положения существует только один выход, притом именно тот, что был тысячи раз опробован и принят за общее правило. То есть они идут по жизни совершенно разными путями, а значит, ему будет с ней скучно.

А Вальборг рассматривала его внешне бесстрастно, но с большим волнением в душе. Вид его поразил ее. Да, Торвард конунг был таким, как о нем рассказывали, но сейчас, не в воображении, а наяву, все в нем оказалось слишком сильно и ярко. Он буквально подавил ее, как пламя, вдруг вспыхнувшее совсем рядом, хотелось отпрянуть и разглядывать его издалека, с безопасного расстояния. Его высокий рост, яркий красный плащ с золотой застежкой на груди, черные волосы, смуглая кожа сразу бросались в глаза, цепляли взгляд и не отпускали. Вот он подошел к ним, что-то сказал ей, и взгляд его темных глаз обжег ей лицо; красота этих глаз, этих густых черных бровей, прекрасных длинных ресниц поразила и чем-то напугала ее. Черты его лица были правильными, хотя и несколько грубоватыми, но даже эта грубоватость увеличивала впечатление силы, которой дышал весь его облик; золотые браслеты на обеих руках отражали блеск солнца. Увидела она и шрам, неровной белой чертой тянувшийся от правого угла рта через всю щеку до края челюсти. Этот шрам казался особым знаком, как одноглазость Одина. Его низкий звучный голос проникал прямо в сердце, и Вальборг невольно сжималась, непривычная к тому, чтобы что-то касалось ее тщательно оберегаемой души – и он, которому это удалось, уже тем самым вызвал в ней опасливо-враждебное чувство. Один его вид выбил землю у нее из-под ног, и впервые в жизни она ощутила себя такой слабой и неуверенной, что с трудом смогла пробормотать несколько слов в ответ на его приветствие.

Гостей повели в усадьбу. По пути Торвард конунг, как положено, расспрашивал, благополучно ли прошла дорога, осведомлялся, с кем они встречались и говорили по пути. Отвечали ему в основном Рингольд ярл и Анвуд, которого тут все встретили с большим уважением и называли почему-то Оддбрандом. Торвард конунг подробно расспрашивал его о кюне Ульврун, о Тингвале, об Остром мысе и Хильде Отважной, смеялся, был оживлен и весел, и его веселость чем-то ранила гостей: Эгвальд не мог смириться с тем, что его соперник весел, нанеся ему оскорбление, а Вальборг задевало то, что он почти не обращает на нее внимания. Не к такому привыкла она, лучшая невеста Морского Пути!

В Аскегорде их наконец-то встретила кюна Хёрдис. Увидев Вальборг, она ахнула и даже покраснела: она и сама позабыла о дочери Хеймира конунга, махнув рукой на ворожбу с шелками и сосредоточив все свои мысли на Драконе Судьбы. Что там какие-то цветные тряпки по сравнению с золотым драконом двергов, который мгновенно швырнул в объятия Торварда даже ту девушку, которая ненавидела его! (Кюна Хёрдис для себя именно так объяснила историю, которую никто, кроме них двоих, понять не мог.) И вот ее ворожба принесла плоды, запоздалые и ненужные!

И кюна Хёрдис повела себя до крайности странно: засуетилась, принялась извиняться, что не встретила гостей на причале, обняла Вальборг, подала руку всем ее женщинам, не исключая и квиттинки фру Хлодвейг, стала причитать, как сильно йомфру устала в дороге, скорее повела ее отдыхать, приказала служанкам готовить баню! Ее собственный сын едва не открыл рот от изумления: за всю свою жизнь кюна Хёрдис никого и никогда не встречала такими преувеличенно любезными хлопотами. Только Оддбранд посмеивался про себя, вовсе не веря, что в госпоже заговорила совесть.