Лана из Змейгорода

Он открыл дверь и затеплил в очаге огонь, хотя Лана не успела замерзнуть. Жилище, к которому примыкала кузница, выглядело очень простым, но добротным, построенным на долгие годы, способным вместить целую семью.

— Почему же ты сразу меня не забрал? — стряхивая с лавок накопившуюся за время отсутствия пыль, спросила Лана. — Я же сказала, что пойду за тобой куда угодно. Я все предыдущие годы жила в твоей избе. Готовила ужин, ожидая тебя.

— Я думал, тебе лучше будет меня, беспутного, забыть, — вздохнул Яромир.

— А сам все еще носишь мое кольцо? — спросила она, наблюдая, как в свете разгорающегося очага сверкнули синие глаза ящера, отражаясь в украшающих нарядное жуковинье сапфирах.

Лана тоже показала перстень, который милый выковал для нее.

Яромир потянулся, чтобы прикоснуться к ее руке, но остановился на полпути, явно не зная, что делать дальше. Он опять поддался порыву, а теперь, похоже, начинал осознавать всю необратимость своего нынешнего поступка. Он привел Кощеево войско к Змейгороду, а потом его бросил на самом сложном участке пути, где ящеры вполне могли устроить засаду и одержать верх. Вряд ли Бронислав, который, как и все потомки Полоза, знал потаенные пути под горами, упустил такую возможность, если братья Боемысл и Боевой успели донести весть о том, что рать супостата осталась без воеводы.

— Я должен вернуться! — порывисто поднимаясь, проговорил Яромир.

— Ты не успеешь, — покачала головой Лана, пытаясь прикинуть, сколько они провели в пути.

— В междумирье время течет иначе, — подтвердив ее догадку насчет места, где пролегал их путь, пояснил Яромир.

Похоже, присяга Кощею открыла ему такие дали, о которых большинство ящеров пятого-шестого поколения не могли даже мечтать. Путешествовать через тонкие миры помимо первенцев бессмертных, умели лишь опытные кудесники, и, как выяснилось, слуги Кощея, помеченные магией крови.

— Зачем тебе туда? — с мольбой глянула на милого Лана. — Ты же сам сказал, что это место заповедное, здесь Кощей нас не отыщет.

— Так что же теперь, прятаться всю жизнь? — возмутился ящер, снова порываясь уйти.

— Нет, просто жить. Здесь. Со мной и нашими детьми. Разве этого мало?

Лана тряхнула головой, и ее длинные, медового цвета волосы рассыпались по плечам. Плачею она, похоже, во время своего безумного путешествия потеряла, хотя котомку с дорожными пожитками сохранила. Чем жить в здешней пустыне ее сейчас не заботило. Можно посеять лен и завести овец. Расчистить от камней в распадке пашню, огородить репище. К тому же в лесу, наверняка, водится какая-нибудь дичь, а все ящеры — прирожденные охотники. Горыныч же на Сорочьих горах не пропал. Да и Яромир как-то прожил здесь несколько лет.

Она видела, что его тянет к ней, он хочет прямо сейчас ее обнять, чтобы больше не отпускать, но уязвленная гордость, а вернее, непомерная гордыня, которой он мог бы, думается, посостязаться даже с Кощеем, гнала его прочь.

— Я должен завершить начатое! — проговорил он жестко, словно самого себя уговаривал и убеждал.

Лана видела эту борьбу, которая в нем сейчас происходила, и потому, ничего не говоря, положила на лавку рукавицы, отряхнула от лебяжьих перьев и сняла теплый плащ, потом медленно начала расстегивать подбитую мехом нарядную душегрею. Яромир, словно зачарованный, наблюдал, как она открывает тонкую шею, с которой, давно сошли горячие следы его последних поцелуев, как касается пальцами неровно и тяжело вздымавшейся высокой груди, так и не налившейся молоком.

— Разве твое дело не может подождать? — безжалостно проговорила Лана, сбрасывая в хорошо протопившейся, словно ожидавший их возвращения, избе душегрею и испытующе глядя в глаза ящера. — Да и о каком деле ты говоришь? Ты же вроде как собирался отправиться на Ледяные острова, чтобы выручить Велибора или снарядить корабль, способный бороздить Окиян-море, а сам даже к Финисту в Детинец не заглянул.

Она откинула назад волосы и наклонилась, чтобы снять похожие на лебединые лапки желтые сафьяновые сапожки, при этом показывая открывшуюся в вырезе рубахи грудь и не отрывая от Яромира призывного, но при этом властного взора. Лана отлично понимала, что, хотя вроде бы сейчас оказалась в его власти, может приказать ему что угодно, и не собиралась стесняться.

Она толком не осознавала, чего именно сейчас добивается и какие их обоих ожидают последствия. Она просто знала, что поступает правильно. Пускай они так и не сыграли свадьбы, но вено, выплаченное батюшке Водяному, их кольца и потерянная плачея намекали на необходимость закончить то, к чему они так долго шли. Да и хотела она, чтобы наяву совершилось то, о чем грезилось тоскливыми одинокими ночами в доме того, кто так и не стал ее мужем.