Лантерн. Русские сны и французские тайны тихой деревни

Для сбора денег на выкуп короля принц Карл, сын Иоанна Доброго, обложил податью всю страну. Особенно досталось южным провинциям, которые, по его мнению, меньше пострадали от войны.

После выплаты первой части выкупа король Иоанн Добрый вернулся во Францию, но вместо него в Англию отправились другие заложники: принцы, а также знатные бароны из всех крупных городов, остававшихся в составе Франции. Когда Иоанн Добрый узнал, что один из его сыновей, Людовик Анжуйский, нарушил слово и бежал из английского плена, он добровольно отправился в Англию, где вскоре умер от неизвестной болезни. На французский престол взошел его старший сын, Карл V, которого позже стали называть Мудрым.

Стоя на коленях перед вооруженными рыцарями, Никита заговорил, как прокурор в суде.

Ему было весело и жутко одновременно:

– Наш законный государь – французский король Карл Пятый, по прозвищу Мудрый! Мир в Бретиньи и договор в Кале должны были завершиться взаимными отречениями. Эдуард Третий отрекся бы от французской короны, а наш король Иоанн Добрый – от прав сюзерена Великой Аквитании. Поскольку отречения не состоялись, король Карл остается сюзереном Аквитании, как его достойные предки.

– Это была бесчестная уловка! – завопил Солсбери. – Обман и крючкотворство! Вы затянули процесс передачи земель, а это являлось условием отречения!

– Вот именно! – злорадно подхватил Никита. – Это было условием мира, на который вы сами ссылаетесь! Отречения не состоялись? Не состоялись. Значит, французский король остался сюзереном Аквитании и сюзереном вашего принца Эдуарда.

Он упорно продолжал рыть яму себе и Деду в придачу:

– Принц Эдуард разорился на военных походах и обложил Аквитанию новыми налогами, чтобы пополнить казну. Тогда два местных сеньора, д’Арманьяк и д’Альбре, обратились к своему сюзерену, королю Карлу. И наш король встал на защиту своих подданных – объявил о конфискации владений принца Эдуарда!

Возмущенные наглыми словами пленного мятежника, Солсбери и Уорвик схватились за кинжалы, однако герцог Ланкастер остановил их движением руки. Все это время он наблюдал за словесным поединком и особенно внимательно слушал Никиту.

Ободренный неожиданной поддержкой тот продолжил:

– Жители Лантерн не сдадут вам крепость! Погодите, то ли еще будет! Нашему примеру уже последовал Монтобан и другие города Керси и Руэрга!

Никита понятия не имел, откуда все это возникало в его голове. И какого лешего ему понадобилось злить этих парней, подвергая смертельной опасности и себя, и старика?! До сих пор все ночные фокусы сходили ему с рук, однако остро заточенные кинжалы англичан были слишком близко, чтобы ими пренебрегать.

Герцог Ланкастер прервал молчание и заметил с холодной иронией:

– А ваш старый знакомый неплохо образован для лесного бандита, граф Солсбери!

– Вы очень проницательны, мой господин! – отозвался тот. – Я должен с прискорбием вам сообщить, что Филипп Кардайак, по прозвищу Мятежник, принадлежит к знатному местному роду! Только поэтому я снизошел до разговора с ним. Вместо того чтобы вести подобающую своему имени достойную жизнь, он таскается по лесам, как отъявленный разбойник. Впрочем, он сам выбрал эту судьбу.

Герцог Ланкастер встал из-за стола и подошел вплотную к Никите. Тот почувствовал крепкий запах его сапог и одежды.

– У тебя остается только один шанс спастись, Филипп Кардайак, – надменно сказал герцог. – Открой ворота Лантерн, и я обещаю, что никто в крепости не пострадает. Мы уже сожгли все окрестные поля. Дальше будет только хуже.

– У жителей Лантерн хватит и зерна, и мужества, чтобы дождаться, когда вы отсюда уберетесь, – выпалил Никита.

А сам подумал: «Боже, что я несу!»

Дед рядом с ним зажмурил глаза, ожидая, что за такие слова им обоим немедленно перережут горло.

Герцог Ланкастер не собирался спешить. Он вызвал охрану и приказал до утра запереть пленных в чудом уцелевшем крестьянском амбаре, а у дверей выставить усиленный караул.

– Если не передумаешь, утром тебя казнят, – сказал он Никите на прощанье.

Связанных Никиту и Эдварда под свист и улюлюканье солдат волоком протащили через освещенный кострами вечерний лагерь и швырнули на земляной пол амбара. Захлопнулись двери, грохнул тяжелый засов, и все стихло.

Через некоторое время глаза Никиты привыкли к темноте: вентиляционные отверстия под крышей пропускали слабый лунный свет. Дед лежал неподвижно, дыхание его было прерывистым.