Ларин Петр и фабрика волшебства

— А тебе? — заглянул в глаза Шубину Ларин.

— Мрачная тётка. Мне кажется, волшебству конец, о нём она и не намекнула.

Подошла Туманова и как бы сама себе произнесла:

— Не растерять бы то, что мы приобрели. Потому что чувствую, больше мы ничего не получим.

— А ты видела лицо Изольды Германовны? — спросил Артём.

— А что такое?

— У неё было такое лицо, словно она эскимо на палочке кушает.

— Я не обратил внимания.

— А знаете, — сказала Софья, — Наталье Ивановне дали две недели, чтобы она освободила служебную квартиру.

— Что, этой грымзе жить негде? — спросил рыжий Лёва, сжимая кулаки.

— Наверное.

— Я готов ей свою комнату уступить.

— Нужна ей твоя комната!

— Так ведь ещё два свободных домика есть.

— Нет, ей квартира в школе нужна, чтобы к нам поближе быть, к искусству приобщать.

— А видели у неё заколку в волосах? Мальчишки пожали плечами, на такие вещи они, как правило, внимания не обращали.

— Ну и что там за заколка?

— Да у неё виолончель торчит в голове костяная.

Мальчишки пожали плечами. Им было всё равно, виолончель там в волосах или контрабас.

На следующий день «кукушку» на переменах убрали, появился обычный электрический звонок. А во время перерывов зазвучала классическая музыка. Людмила Афанасьевна Шмель вводила свои порядки. Вместе с классической музыкой пришёл запрет на плееры и магнитофоны в комнатах. Девочкам запретили носить украшения, а все мальчики в недельный срок должны были коротко постричься.

Новая директриса пообещала переодеть всю школу в школьную форму. По школе поползли слухи, что многих прежних учителей после зимних каникул уже не будет. Волшебные предметы исчезли из расписания. Детям оставалось гадать, кого уберут, а кого оставят.

Каждый день Ларин прибегал в домик садовника и рассказывал печальные новости. Тот слушал, сокрушённо качал головой. Иногда угощал Петра чем-нибудь вкусным, но пока никак не комментировал нововведения.

Он лишь сказал:

— Насильно мил не будешь. Если тебе так уж всё не нравится, то уходи, Пётр Ларин.

— А я, может, не хочу уходить. Да и некуда мне идти, Захар, ты же знаешь.

— Тогда ты должен что-то делать. Под лежачий камень вода не течёт.

— А что бы ты сделал? — спросил мальчик.

— Руки опускать не надо. Думай, Ларин Пётр, думай, твоя судьба в твоих руках. Вы там все волшебники, хоть и недоученные. А если все вместе соберётесь, знаешь, какая сила получится!

Может, тебя проводить? — спросил Захар, поднимаясь.

— Проводи.

— Тогда пойдём. Гурд, за мной!

Пёс одним прыжком соскочил с крыльца. Шли молча, всё уже было сказано, каждый думал о своём. Гурд бежал впереди. Вдруг пёс замер, шерсть на загривке поднялась, и он издал рычание.

Захар приостановился, взял Ларина за руку.

— Не двигайся, — прошептал садовник. Они смотрели на пса.

Тот поскрёб лапой по дорожке, уши приподнялись, он подобрался, словно готовился к прыжку. Но Захар успел крикнуть:

— Стоять! Место!

И Захар и мальчик увидели быстри удаляющуюся тёмную фигуру.

— Знаешь, кто это? — спросил Захар у Ларина.

— Догадываюсь, — ответил мальчик, — но не уверен.

— А я тебе могу точно сказать: Спартак Кимович.

— Он что, следит за нами?

— Похоже, что да. Пошли скорее, не нравится мне всё это.

Захар довёл мальчика до здания, взял собаку за поводок и на прощание хлопнул Ларина по плечу, подмигнул.

Школа казалась мёртвой. В коридорах горело лишь дежурное освещение, каждый шаг гулко отдавался под высокими потолками, множился, дробился, рассыпался.

«Словно все исчезли, — подумал Пётр, — ия остался один».

Он поймал себя на мысли, что подобное ощущение пустоты он уже испытывал, когда убежал из больницы и открыл собственную квартиру. Вроде всё на месте, те же стены, те же вещи, но жуткая пустота. Такое ощущение, будто гигантские насосы высосали из здания весь воздух.

Пошатываясь, с трудом переставляя ноги, он брёл по коридору. Пётр буквально ввалился в свою комнату, голова гудела, а в ушах стоял неприятный звон.

Артём сидел на кровати, обхватив голову руками. Перед ним стояла табуретка с расстеленной белой салфеткой, на ней лежала змейка, но не свернувшись, как обычно, кольцом с поднятой гранёной головкой, а абсолютно прямая, как палочка.

— Шуша умерла, — грустно сказал Шубин, даже не глядя на Ларина.

— Может, не то съела?

— Нет, — сказал Артём, — я уже два года её кормлю, — Шубин взглянул на Ларина. Пётр увидел, что у приятеля покрасневшие, заплаканные глаза и он с трудом сдерживает слезы. — Змеи лучше других существ чувствуют приближающуюся беду, всегда перед землетрясением или ещё каким-нибудь катаклизмом они уползают из опасных мест, спасая свою жизнь. Наверное, она хотела меня предупредить. Есть и ещё одна плохая новость, Пётр: я уезжаю.

— Что, родители боятся оставлять тебя в школе?

— Папа хочет перевести меня в юридический лицей.

— А тебе это надо?

— Нет, — сказал Шубин, — но это, по-моему, предлог, чтобы меня отсюда забрать. Не может же он сказать мне открыто, что боится за меня.

— И ты ничего не можешь сделать?

— С моим отцом спорить бесполезно. Если уж он что-нибудь решил, то будет стоять на своём, чего бы это ни стоило.

— Жаль, — сказал Ларин, — очень жаль.