Ларин Петр и волшебное зеркало

В раковине лежал свалившийся с полки стаканчик, зубная щётка тоже была здесь. Пётр поднял стаканчик, поднёс его к стеклянной полочке и замер: на полочке, как раз там, где до сих пор стоял стаканчик, лежал свёрнутый в трубку и перевязанный грязным кожаным шнурком лист пергамента. Пергамент тоже был грязноватый, захватанный пальцами, мятый и даже надорванный по краям. На шнурке болталось что-то вроде печати — просто бесформенная лепёшка пчелиного воска, на которой кто-то оставил глубоко вдавленный отпечаток большого пальца. Поверх отпечатка были чем-то острым нацарапаны буквы «Н» и «Т». Выглядело всё это так, словно пергамент с силой вылетел прямо из зеркала, сбил с полки стаканчик и задержался на самом краешке. Пётр посмотрел в зеркало, но не увидел там ничего, кроме собственной встревоженной физиономии.

Тогда он осторожно поставил стаканчик на край полки и потянулся за пергаментом, но тут же отдёрнул руку. Всё-таки что-то было не так. Пергаментному свитку просто неоткуда было взяться в запертой Большим Ключом комнате, но сейчас Петра беспокоило не это. Что-то было не так то ли с самим пергаментом, то ли с зеркалом, то ли… В том-то и дело, что он не мог понять, что именно не в порядке!

Чтобы разобраться в этом сложном вопросе, Пётр прибег к испытанному приёму: повернулся к зеркалу боком и посмотрел на него искоса, боковым зрением. Ему показалось, что теперь в зеркале отражается не ванная, а какая-то совсем другая комната, и даже не комната, а пещера с низким закопчённым сводом, на фоне которого виднелось какое-то смутно знакомое лицо. Пётр быстро повернулся к зеркалу и увидел в нём то же, что и раньше: ванную комнату с выложенными белой кафельной плиткой стенами и себя самого — бледного, взъерошенного, стоящего в одних трусах посреди ванной и зябко поджимающего пальцы босых ног на холодном кафельном полу.

И вдруг он понял, что именно не в порядке. В зеркале было всё: дверь в прихожую, крючок с полотенцем, ванна с пластиковой занавеской, Пётр Ларин в одних трусах, стеклянная полочка над умывальником и стоявший на этой полочке красный пластмассовый стаканчик с синей зубной щёткой внутри. А вот чего там не было, так это пергаментного свитка, который лежал на полке рядом со стаканчиком. Стаканчик был, Пётр был, а пергамента не было!

Пётр протёр глаза, прищурился и посмотрел на пергамент сначала правым глазом, а потом левым. Пергамент по-прежнему лежал на полке и по-прежнему не отражался в зеркале. Петру были известны только две вещи, которые не отражаются в зеркалах: вампиры и галлюцинации. Вампиром пергаментный свиток быть не мог. Значит, он был галлюцинацией — то есть, попросту говоря, мерещился Петру. Но галлюцинации не сбивают с полок стаканчики с зубными щётками!

Существовал только один способ проверить, чем на самом деле является странный клочок пергамента, и Пётр незамедлительно прибег к этому способу — просто протянул руку и взял свиток с полки. Свиток был самый настоящий — шероховатый, увесистый, с болтающейся на грязном кожаном шнурке восковой блямбой. Пётр посмотрел в зеркало и увидел там свою свёрнутую трубочкой ладонь, в которой ничего не было. У него возникло странное ощущение: ему казалось, что зеркало за ним подглядывает. Ему даже послышалось чьё-то хихиканье, но вот это уже точно была галлюцинация: кроме Петра, в изоляторе никого не было, а зеркала не хихикают.

На всякий случай Пётр показал зеркалу язык и вышел из ванной, плотно прикрыв за собой дверь. Неприятное чувство, что за ним подглядывают, сразу исчезло. Пётр вернулся в комнату, включил ночник и сломал восковую печать.

Как он и ожидал, на пергаменте было написано письмо. Странное это было письмо, что и говорить! Корявые буквы расползались в разные стороны, как тараканы, некоторые были написаны наоборот, как будто их писал несмышленый малыш, не до конца освоивший азбуку, а уж ошибок и клякс было столько, что Пётр даже не пытался их сосчитать.

«Прехади к пруду где ты сиводне свес-тел, — гласило странное послание, — это очинъ важно для тибя. Прехади адин, а то ничиво не палучица. Я тибя Ъчинъ жду!!! Если ты умный, найдёш дарогу, а если глупый тагда седи где седиш, дуракоф у нас и без тибя сколко хочиш. Тарапис а то будит позно».

Подписи под посланием не было, если не считать подписью отпечаток грязного пальца и буквы «Т» и «Н» — точно такие же, как на сломанной восковой печати. Пётр прочёл послание ещё раз и пожал плечами.

— Да уж, — сказал он, разглядывая испещрённый кляксами и жирными пятнами свиток, — дураков у вас и впрямь достаточно. Кстати, где это — у вас?