Ларк-Райз

Женщины согласились, что и впрямь было бы замечательно иметь собственный эль, и даже мужчин, когда им вечером рассказали о проекте, поразила разница в цене при покупке девятигаллонного бочонка. Кое-кто произвел расчеты на бумаге и остался удовлетворен, учитывая, что на Рождество в любом случае выпадают дополнительные траты в несколько шиллингов, хозяйка в последнее время что-то осунулась, а стакан хорошего пива стоит дешевле, чем докторовы снадобья, да и дочка, находящаяся в услужении, возможно, пришлет перевод, так не рискнуть ли заказать бочонок?

Другие не потрудились сделать выкладки, но, очарованные этой идеей, беспечно согласились. В конце концов, верно сказал коммивояжер, Рождество бывает раз в году, и в этом году оно сулит быть веселым! Конечно, нашлись и брюзги, например Лорин отец, который саркастически заметил:

– Когда дойдет до выплаты рассрочки, им станет не до веселья.

Прибыли бочки, их откупорили, раздали пиво. Бочки опустели, возчик в кожаном фартуке погрузил их в фургон, запряженный упревшими, переступающими копытами лошадьми; но ни в одной из банок из-под горчицы или какао, спрятанных в тайниках, не имелось больше пары медяков для оплаты по счету. Когда настал день расчета, деньги нашлись лишь у троих покупателей. Однако остальным дали время. Пускай взнос поступит в следующем месяце; но – запомните! – тогда уже обязательно. Большинство женщин изо всех сил старались накопить требуемую сумму, но у них, разумеется, ничего не вышло. Коммивояжер приезжал снова и снова, и с каждым разом угроз становилось все больше, а через несколько месяцев пивовар передал дело в суд графства, и судья, осведомившись об обстоятельствах продажи и доходах покупателей, обязал их выплачивать в счет долга по два пенса в неделю. Великому волнению, вызванному покупкой собственного бочонка разливного пива, пришел конец.

Разносчик, или коробейник, в былые времена привычная в здешних краях фигура, в восьмидесятые годы встречался редко. Людям понравилось покупать одежду в лавках рыночного городка, где моды были новее, а цены ниже. Впрочем, последний уцелевший представитель некогда многочисленного клана по-прежнему, правда изредка и нерегулярно, наведывался в Ларк-Райз.

Этот седовласый и седобородый старик, все еще бодрый и румяный, хотя и сгибавшийся почти вдвое под тяжестью черного холщового короба за плечами, сворачивал с большака и тащился по узкому проселку к деревне.

– Что-нибудь посмотрите сегодня? – спрашивал он у каждого дома и при малейшем интересе скидывал свою ношу с плеч и раскрывал ее прямо на пороге. Он предлагал заманчивое разнообразие товаров: отрезы на платья и рубашки, остатки для детской одежды, фартуки и передники, обычные и по последней моде, мужские вельветовые штаны и разноцветные шарфы и ленты для воскресных нарядов.

– Вот небольшой отрез отличной материи, мэм, – говорил старик, вытаскивая из короба штуку ткани, чтобы продемонстрировать ее. – Платье, сшитое из нее, прослужит вечно, а потом из него выйдет хорошая нижняя юбка.

Немногие деревенские женщины могли позволить себе убедиться в качестве его тканей; как правило, у него приобретали нитки, ленты или бумажный пакетик с булавками; тем не менее его отрезы были отменного качества и носились куда дольше, чем в наши времена быстро меняющейся моды. Именно из его короба происходила мягкая, теплая шерстяная материя, серая в белую крапинку, платье из которой Лора надевала с маленьким черным атласным фартучком и приколотым к груди букетиком подснежников, когда отправлялась продавать марки на почте.

Раз в лето через деревню проезжал немецкий оркестр, останавливавшийся у трактира, чтобы дать выступление. Его составляла одна семья – отец и шестеро его сыновей, походившие на комплект кувшинов, от высокого юноши, игравшего на корнете, до пухлого розоволицего мальчугана, который бил в барабан.

Выстроившись в своих опрятных одинаковых зеленых костюмах полукругом, они так усердно дули в свои дудки, что, казалось, их пухлые немецкие щеки вот-вот лопнут. Большая часть музыки, исполнявшейся оркестром, была выше понимания деревенских жителей, которые говорили, что им хочется «чего-то помелодичнее»; но, когда в конце представления звучало «Боже, храни королеву», слушатели с удовольствием подпевали.