Свой приз Лора заполучила с помощью небольшого чуда. В тот день, в первый и последний раз в ее жизни, на нее снизошел дар слова. Тема была – «Жизнь Моисея», и хотя до того момента девочка не испытывала особой привязанности к великому законодателю, ее захлестнула внезапная волна обожания. Пока ее одноклассники хмурили брови и кусали перья, Лора очутилось далеко-далеко, в зарослях тростника, рядом с младенцем. Ее перо летало по бумаге, пока она заполняла лист за листом; она провела сыновей Израилевых через Чермное море и пустыню, и уже показалась Фасга, но тут прозвенел маленький колокольчик на столе учительницы, возвещая о том, что время истекло.
Инспектора, который наблюдал за Лорой, весьма позабавило ее многословие, и он тут же принялся читать ее работу, хотя, как правило, забирал сочинения с собой. Просмотрев три-четыре страницы, он со смехом заявил, что ему нужно выпить еще чаю, так как «эта пустыня» вызвала у него жажду.
Подобное вдохновение больше никогда не посещало девочку. Лора вернулась к свойственному ей прозаичному стилю изложения, столь изобиловавшему исправлениями и подчистками, что, хотя она писала довольно большие работы, ее оценки были не выше, чем у тех, кто застревал на словах «Дорогая бабушка!».
Среди родителей было много зависти и недоброжелательства, вызванных экзаменационными оценками, а больше того – ежегодным призом за работу по Священному Писанию. Те, чей ребенок плохо сдал экзамены, никогда не верят, что другие дети преуспели благодаря прилежанию. Добившихся успеха называли фаворитами и питали к ним неприязнь.
– Ты же не хочешь сказать, что этот имярек справился лучше, чем наш Джим, – говорила какая-нибудь разочарованная мать. – Понятно, что если он справился, то и наш Джимми справился бы тоже, и даже
Родители тех, кто выдержал испытание, чуть ли не оправдывались.
– Просто повезло, – говорили они. – На сей раз наша Тиз сумела угадать; а в следующем году настанет очередь вашей Элис.
Тут никогда не показывали, что радуются каким бы то ни было успехам своих детей. И впрямь сомнительно, чтобы они вообще испытывали радость, за исключением случая с мальчиком, который, сдав экзамен за четвертый класс, получил возможность уйти из школы и начать работать. Их идеал заключался в том, чтобы они и их дети приближались к общепринятым нормам. Выдающиеся способности в их глазах были ничем не лучше выдающейся глупости.
Нередко мальчики, которые в последние школьные годы бывали угрюмыми или строптивыми, сев на лошадь или удостоившись права править навозной телегой, преображались. Впервые в жизни эти ребята ощущали себя важными персонами. Они оживленно болтали с мужчинами и дома, при общении с младшими братьями и сестрами, напускали на себя мужественный вид. Иногда, если вместе работали два или три мальчика, они начинали резвиться и успевали сделать слишком мало. «Один парень – парень; два парня – полпарня, а три парня – совсем не парень», – гласила старинная деревенская поговорка. Сердясь, мужчины называли их маленькими негодниками, а если пребывали в более снисходительном настроении – щенками. «Разве он не заправский щенок?» – спрашивал любящий родитель, когда мальчик, только начавший трудиться в поле, сдвигал набекрень шапку, вырезал себе ясеневую палку и подражал походке взрослых мужчин.
Как прелестны были эти мальчуганы в новых жестких вельветовых штанах и подбитых гвоздями сапогах, с широкими веснушчатыми детскими физиономиями, готовыми расплыться в улыбке при одном слове. На протяжении нескольких лет они были вполне счастливы, ибо любили свое дело и еще не столь остро ощущали нужду. Жаль, что ремесло, которому они себя посвящали, так презиралось и так скудно оплачивалось. В самой их работе не было ничего плохого, соглашались мужчины. Они вели настоящую мужскую жизнь и насмехались над занятиями тех, кто смотрел на них свысока; вот только жалованье было до нелепости низким и батрака ни в грош не ставили, так что недалек был тот день, когда сельский мальчик, окончив школу, должен был устремиться на поиски любого заработка, не связанного с земледелием.