Ларк-Райз

Учительнице не нужно было вести урок в присутствии начальства, как впоследствии; ее обязанностью было раздать учебники и следить за тем, чтобы у учеников при необходимости имелись перья и бумага. Большую часть времени она не отходила от инспектора, вполголоса отвечая на его придирки или уголком губ ободряюще улыбаясь любому ребенку, на которого случайно падал ее взгляд.

Каким человеком на самом деле был инспектор, сказать нельзя. Быть может, великим ученым, хорошим приходским священником и добрым другом и соседом для людей своего общественного класса. Впрочем, одно можно утверждать определенно: он не любил и не понимал детей, по крайней мере из государственных школ. Проще говоря, не годился для такой работы. Самый звук его голоса лишал малодаровитых детей остатков соображения, и даже тех, кто был способен на большее, его присутствие так пугало, что они не могли ни собраться с мыслями, ни унять дрожь в руках.

Но, как бы медленно ни двигались стрелки часов, наступала вторая половина дня. Одни ученики выходили к меловой черте читать, другие склонялись над примерами на сложение или корпели над письмами бабушкам, описывая воображаемые летние каникулы. Кое-кто писал под диктовку начальства текст, полный труднопроизносимых слов. Однажды инспектор привел детей в еще большее замешательство, чем обычно, применив новый для них метод диктовки со знаками препинания: «Водоплавающая дичь и другие птицы населяют берега, точка с запятой, а на спокойной глади воды колышутся огромные листья виктории-регии, запятая, других кувшинок и водных растений, точка».

Конечно, все старательно записали названия знаков препинания, что, учитывая их правописание, сделало бы эти работы весьма занимательным чтением, если бы там нашелся кто-нибудь способный им насладиться.

Сочиняемые письма также являли собой печальное зрелище. Детям заранее сообщали, что они должны написать не меньше страницы, а потому они писали очень крупным почерком и оставляли большое расстояние между строками; но ведь основную трудность представляло содержание! Однажды инспектор, заметив маленького мальчика, который сидел уставившись перед прямо собой, злобно осведомился:

– Почему не пишешь – ты, в конце ряда? У тебя же есть ручка и бумага?

– Да, спасибо, сэр.

– Тогда почему отлыниваешь?

– Простите, сэр, я просто думал, что написать.

В ответ инспектор только фыркнул. А что еще мог сделать тот, кто, вероятно, отлично понимал, что перо, чернила и бумага не пригодятся, если хотя бы немного не поразмыслить.

Однажды инспектор диктовал Лориному классу две строфы из «Сказания о старом мореходе» Кольриджа: сначала он прочел их, а затем очень медленно, с видом холодного презрения и вместе с тем смакуя каждую строку, словно наслаждаясь ими, продиктовал.

– «Горячий медный небосклон струит тяжелый зной»[23], – пророкотал он, затем голос его смягчился. Так что, по-видимому, была у его натуры и другая сторона.

Наконец испытание заканчивалось. На протяжении двух недель было неизвестно, кто прошел его, а кто нет; но это нисколько не беспокоило детей. В присутствии инспектора и его помощника они были тихими как мышки, но как только те исчезали из поля зрения и слуха, какие начинались вопли, беснования и возня в пыли!

Когда приходили документы и зачитывались результаты экзамена, количество выдержавших его изумляло. Должно быть, требования были очень низкими, ведь некоторым заданиям детей никогда не учили, а если и учили, то нервозность и страх мешали им выполнить их на своем обычном невысоком уровне.

Другой инспектор, тоже священник, являлся экзаменовать учеников по Священному Писанию. Но это было совсем другое дело. В те дни в школе присутствовал местный настоятель прихода, а учительнице, надевшей свое лучшее платье, было нечем заняться, кроме как играть на фисгармонии, когда исполнялись гимны. Экзамен состоял из вопросов по Священному Писанию, задаваемых всему классу (ответить на них мог любой, кто был в состоянии поднять руку, чтобы продемонстрировать, что обладает требуемыми знаниями), отрывков из катехизиса, которые ученики рассказывали наизусть по очереди, и письменной работы на заданную библейскую тему. Никто не нервничал, потому что «инспектор по законоучению» лучезарно улыбался, подбадривал детей и даже подсказывал тем, кто не знал текста назубок. Пока дети писали, инспектор с настоятелем прихода вполголоса разговаривали, вслух смеялись над выкрутасами «старика», а учительница, улучив минутку, ускользала в свой коттедж и приносила им на подносе чашки с чаем.

Дети справлялись с экзаменом довольно неплохо, ибо Священное Писание было единственным предметом, которому обучали основательно; даже самые бестолковые знали большую часть катехизиса на память. Для многих камнем преткновения являлась письменная работа, но не для Лоры и Эдмунда; оба они в разные годы удостаивались большой «Книги общих молитв» в телячьем переплете и с позолоченным обрезом, которую вручали в качестве приза – единственного приза, существовавшего в этой школе.