Ларк-Райз

Во время исполнения этой песни из окна верхнего этажа выглядывало намазанное пеной для бритья, поскольку было всего семь часов утра, лицо священника, который с самым приветливым выражением одобрительно кивал, восхищаясь венцом. Его дочь спускалась вниз и выходила на порог, для нее покрывало над венцом приподнимали, являя его во всем великолепии. Она смотрела, трогала и нюхала венец, затем опускала в копилку серебряную монету, и процессия двигалась дальше, к дому сквайра.

Там хозяйка поместья надменно кивала в знак одобрения, а если у нее гостили внуки, то «леди» снимали с венца и подносили к окну детской, чтобы те полюбовались ею. Затем в дверях конюшни появлялся сам сквайр со следовавшей за ним по пятам сворой настороженно принюхивающихся спаниелей.

– Сколько вас тут? – осведомлялся он. – Двадцать семь? Что ж, вот вам пять шиллингов. Не ссорьтесь из-за них. А теперь пойте песню.

– Не «Майский букет», – шептала девочка, исполнявшая роль матери, находясь под впечатлением от подаренных пяти шиллингов, – эта слишком уж старомодная. Что-нибудь поновее.

И выбиралось «что-нибудь поновее», хотя и не самое новое. Например:

Да здравствует май благодатный,
Яркое солнце и ливни,
Розы бутон ароматный,
Зазеленевшие нивы.
Вновь радуемся мы твоей бесшумной поступи,
Дарующей листву лесам и россыпи цветов лугам.
Скачи, пляши и веселись,
Порхай, летай как фея,
Ввысь унесись скорее.

Или:

Взгляните на новый венец, как он душист и ярок,
Он радость дарует нам, этот весны подарок.
Здесь золотой первоцвет, анемон и солнечный лютик,
Боярышник белый как снег и россыпь ромашек-малюток.

Во время исполнения последней песни, в которой упоминались разные цветы, дети демонстрировали их в венце. Считалось делом чести иметь хотя бы по одному экземпляру перечисляемых в куплетах цветов; хотя с боярышником всегда возникали трудности, ведь в южной части центральных графств этот символ мая редко зацветал раньше середины месяца. Тем не менее в венце всегда была по крайней мере одна веточка, усыпанная нераскрывшимися зелеными бутонами.

Отдав должное дому священника и поместью, дети направлялась к жилищу фермера и коттеджам; затем маленькое шествие совершало семимильный тур по узким извилистым проселкам, окаймленным высокими терновыми изгородями с распускающимися на них почками. В те дни еще не было автомобилей, от которых требовалось уворачиваться, а другие транспортные средства появлялись редко, разве что проедет повозка фермера, фургончик пекаря с белым верхом или двуколка с няней и детьми, выехавшими на прогулку. Иногда участники шествия сворачивали с проселка и пересекали заросшие лютиками луга по тропинкам и перелазам или шли по паркам и садам, чтобы навестить какой-нибудь богатый дом или уединенную ферму.

В обычной жизни деревенские дети того времени редко оказывались за пределами своего прихода, и это долгое шествие открывало для большинства из них новые края. Ребята получали восхитительную возможность для исследования. Они пробовали срезать путь: один год – через лес, другой – мимо рыбоводных прудов или загона с быком, а может, и без быка. На одном пруду, мимо которого проходили дети, плавал одинокий лебедь; на террасе перед каким-то особняком расправляли на солнце хвосты павлины; насос, накачивавший воду в дом, озадачил их подземным гулом. Часто начинался ливень, и в памяти Лоры, оглядывающейся на пятьдесят лет назад, эта сцена предстает размытым пятном с мокрой листвой, радугами, криками кукушки и заслоняющим все остальные впечатления влажным благоуханием желтофиоли и примулы в майском венце.

Иногда по дороге попадалась такая же процессия из другой деревни, но такого великолепного майского венца не было ни у кого. У некоторых вообще не было ничего, заслуживавшего названия венца; только букеты, кое-как привязанные к палкам. Ни лорда с леди, ни короля с королевой – обычная толпа с копилками, выпрашивающая деньги. Жалели ли их жители Фордлоу и Ларк-Райза? Нет. Они показывали встречным языки и, забыв прелестные майские песенки, кричали:

Хардвикские побирушки!
Приходите в Фордлоу тряпки собирать,
Чтоб свои мешки для пудинга залатать!
Да! Да! Да!

Соперничающее шествие отвечало в том же духе.